Орда

— Христопродавцы, казните их всех! — во всю мощь своего нутра завизжала толстая баба из центральных рядов, хотя, судя по её одежде и полноте, она была не из самых обездоленных.

Люди всё больше заводилось, через пару минут кричали уже почти все, если кто — то не кричал — значит его место на помосте. Подсознательно это все понимали, поэтому все «заражались» этой жаждой крови.

«Окрылённый» Усташ, вспомнив Новгород, принял решение всех вельмож расстреливать из ружей и пистолей, и прямо с трибуны сбрасывать тела в обезумевшую толпу. Первым к краю помоста поставили всего залитого кровью боярина, как только пехотинцы отпустили от него руки, он тут же рухнул, из — за потери большого количества крови, сначала на колени, после чего приложился лицом о помост.

— Сформируй из ратников расстрельную роту! — обратился воевода к комбату Шкуркову.

— Так точно, товарищ ратный воевода! — комбат побежал давать соответствующие распоряжения подчинённым. Вскоре в линию выстроилась цепочка стрельцов, некоторые из них заметно нервничали, и так и этак крутили в руках ружья, до хладнокровных убийц им было ещё далеко.

Боярин, распластавшийся на помосте, время от времени отрывал от пола голову, силясь понять, что с ним хотят сделать. Через некоторое время Усташ поднял руку над толпой, призывая её замолкнуть. Выкрики стали постепенно смолкать, и вскоре установилась тишина. Воевода начал вещать людям во всю мощь своей командирской глотки:

— По Русской Правде … нашего Государя … Владимира Изяславича … враги православного русского народа … кровопийцы и работорговцы … проклятые и людьми и Богом … караются СМЕРТЬЮ!

Воодушевлённая столь короткой речью толпа взвыла с троекратной силой. Теперь, случись что, они и сами готовы казнить врагов голыми руками. Первым застрельщиком, к удивлению Усташа, оказался сам комбат Шкурков. С помощью стрелка он установил боярина на колени и из кремневого пистолета произвёл выстрел в упор, в голову. Пуля снесла весь затылок, выплеснув в толпу ошмётки мозга. Снизу раздался восторженный рёв, тело тут же было скинуто с пьедестала, а передние ряды, приняв этот «подарок» тут же принялись его раздевать. Ведь одежду бояре всегда предпочитали носить не из дешёвых. Из задних рядов наметилось движение вперёд, ближе к «сцене», многие стоящие там только сейчас сообразили, что это мероприятие не только «развлекает», но может принести и поживу.

Следующим на очереди шёл малолетний сын только что казнённого боярина. У него от сильнейшего нервного стресса вздрагивало и колотилось всё тело, от страха он стал походить на какого — то припадочного. Пуля, пущенная стрелковым десятником точно в грудь — мигом «вылечила» барчука. С выходным пулевым отверстием в позвоночнике, он рухнул в протянутые «заботливые» руки толпы. С него начали драть одежду прямо в воздухе, даже не дав телу приземлиться.

— Стреляйте им в головешку, а то одёжу портите!

— Правильно! По башкам!

— Зачем добро портить? — раздались снизу возмущённые крики.

Усташу было всё равно, если народ требовал стрелять в голову — пожалуйста! В этом плёвом вопросе можно пойти у них на поводу. Он громко скомандовал:

— Стреляйте им в головы! Уважим наших ярославцев!

Конвейер смерти работал практически безотказно, поставляя людям не только зрелище, но и «хлеб» — одежду вельмож. Семьи бояр уничтожались целиком, вплоть до грудных детей, неистовство охватило людские массы. Если у какого стрельца ружьё давало осечку, то тут же в ход шёл штык. Самые ближние к помосту люди стояли все в крови, сжимая в руках торбы кровяной одежды казнённых. Их постепенно оттесняли назад всё новые волны мародёров из числа жаждущих поживы.

Шестая рать Второго корпуса, что примечательно, с боями взяла Ярославль. Хотя Ярославский князь Всеволод Константинович по призыву своего великого князя Юрия Всеволодича отбыл на Мологу. Но в данном случае была скорее не необходимость, а больше проявилась самодеятельность Усташа, бывшего моего дворянина, успешно командовавшем 12–м Витебским полком, а потом и целой 6–й ратью, состоящей из полков: 12–й Витебский, 30–й Слонимский, 19–й Ростиславльский. Позже Усташ объяснял мне, что вынужден был без предварительных переговоров с горожанами пойти на приступ Ярославля, по той причине, что местные бояре не намерены были сдавать город без боя кому бы то ни было. А, как известно внезапное нападение — лучшее средство избегания затяжных осадных боёв. К тому же к Ярославлю быстро направлялись отсидевшиеся на реке Сити суздальские князья. Ну а за излишнюю жестокость, проявленную им уже после овладения городом, сильно журить Усташа не стал, так как сам был не без греха.