Орда

Епископ, во время трапезы, всё порывался заговорить со мной о высокой политике, но я его разочаровал, оставил вместо себя для ведения разговоров на эту тему полковника политуправления. А затем, проверяя владыку на вшивость, в приказной форме поручил ему незамедлительно начать готовиться к мероприятиям по приведению горожан к присяге. От подобных понуканий Митрофан хоть и напрягся, но сумел удержать своё ретивое, воздержавшись от открытого неповиновения или публичного обсуждения моих поручений. А я владыку ещё и добил, заметив ему напоследок, что неподчинение рекомендациям Политуправления, спускаемым церкви, а также нарушение норм НРП будет мною расцениваться как мятеж, со всеми вытекающими из этого обстоятельства неприятными последствиями, что затронут и его лично и всех подчинённых ему церковнослужителей. В ответ на эти посылы владыка лишь смиренно молвил: «Церковь наша всегда за правду ратовала и за правое дело стояла. Негоже нам супротив воли государя — помазанника Божьего идти». Остальные же, присутствующие здесь на застолье священнослужители, сразу принялись громко и неодобрительно перешёптываться. Недовольство и разочарование, хоть и тщательно скрываемое, но явно расходившееся с его лестными словами, всё же читалось во всей позе и в телодвижениях епископа. Теперь осталось лишь понаблюдать за дальнейшими действиями местного владыки, а потом уже делать окончательные выводы о профпригодности данного церковного иерарха.

Выйдя от Митрофана, я решил взобраться на звонницу Успенского собора — самого высокого места в городе. Мне вдруг захотелось полюбоваться с высоты птичьего полёта открывающейся панорамой города. С колокольни добрых полчаса своими глазами и при помощи подзорной трубы внимательно рассматривал Владимир — крупнейший русский город. На крышах его домов снег смешивался с гарью пожарищ, а сами жилища всё ещё оставались переполнены приезжим людом, даже сараи и прочие нежилые постройки не пустовали, занятые беженцами. Извилистые и узкие улицы Владимира были битком набиты беспорядочно склоняющимся по ним разномастными толпами народа. Из — за этой людской скученности городские улицы и площади выглядели очень неопрятными. Между стоящими вдоль улиц великого множества саней и крытых возков на полозьях мирно поедали сено привязанные к ним лошади, коровы, овцы и козы, при этом, обильно унаваживая мостовые. Смерды и ремесленники из окрестных городков, деревень и сёл, пригнавших в город всю эту живность, прямо во дворах жгли костры и готовили кашу в котлах.

В «Новом городе» толкалось множество владимировчан, было не понятно, что они там делали — то ли мародёрничали, то ли начали восстанавливать самый пострадавший от монголов городской район. Изрытые чёрными воронками от пушечных снарядов пойменные берега Клязьмы соседствовали с военном лагерем.

— Государь! — отвлёк меня от созерцания голос Сбыслава, — великокняжеский дворец проверен и полностью взят под контроль.

У княжеского дворца меня вышла встречать княгиня Агафья Мстиславна… Выглядела она бледной тенью былого величия: увядшая, осунувшаяся, с заплаканными глазами. Траурные наряды её ещё более оттеняли, подчёркивая обрушившиеся на неё невзгоды. Оно и не удивительно — сыновья погибли, а муж отбыл в неизвестном направлении. Вдобавок ко всему она не совсем себе представляла как себя вести с прибывшим гостем.

— Здравствуй князь! — Агафья Мстиславна слегка склонила голову. — Князь мой отбыл, сыны сгинули, не обессудь, что одни женщины да девки тебя встречают. Нет ныне во всём Владимире князей, остались лишь их вдовы, да осиротевшие дочери с детьми малыми. Заходи, гость дорогой, откушай с дороги … — продолжила исполнять приветственный ритуал княгиня, но была мною тут же остановлена и поправлена.

— Не гость я во Владимире ныне, а полновластный хозяин, отстоявший эту русскую землю от страшной погибели. — Агафья Мстиславна промолчала, ни возразив, ни словом, ни движением. Выдержка у бабы железная.

— Мне теперь всё равно, княже, — невозмутимо и совершенно хладнокровно отреагировала на такое известие Агафья Мстиславна. Но присутствующие рядом молодые княгини — её обдовевшие невестки, и челядь, возбуждённо заквохтали.

— Я так понимаю, ты нас будешь теперь держать в полоне? — осведомилась великая княгиня.

— Не без того, — не видел смысла отрицать очевидное. — Надеюсь, что смогу полюбовно сговориться с уцелевшими владимиро — суздальскими князьями. Если они проявят мудрость, то оставлю им, по доброте душевной, вотчины. Вздумают обнажить против меня мечи — погибнут все! Выбор за ними …

— А вы как жили на женской половине терема, так и будете жить, но под стражей, — последние, выделенные интонацией слова, предназначались СВР. Они быстро сообразили, и ускакал в назначенный гарнизонный полк раздавать указания.

— Спасибо тебе княже за твою доброту, — с полупоклоном и с нескрываемым сарказмом ответила княгиня, — век не забудем!