Оракул смерти

— Корм для глистов, возомнивший себя героем, — промолвила тварь. — Топаешь ножкой, будто капризный мальчишка. Неужто и вправду верил, что эта пылинка могла причинить мне вред?

Серый булыжник с сухим стуком ударился о кучу камней, громоздившуюся на склоне скалы. Первый валун покачнулся, за ним другой, и через мгновение они посыпались вниз, погребая под собой монстра.

В то же мгновение черные нити распались, и киммериец почувствовал, как силы вновь возвращаются к нему.

* * *

— Зря ты оставил меня здесь, — сказала Корделия. — Возможно, на двоих у него не хватило бы колдовства.

— Пожалуй, — согласился Конан. — Но бросать их тоже нельзя. Это мог быть отвлекающий маневр.

Стефан застрял в расщелине. Герцог пытался пихнуть его сзади, но мешала корзина.

— Я должен знать, что сказал Оракул, — продолжал киммериец. — Герцог вряд ли ответит, значит, придется самому идти в Храм.

— Но разве провидец вправе открывать тайну предсказания-другим людям?

— Наверное, нет. Но жрецы думают иначе. Чем громче огласка — тем больше идет паломников. Ты можешь сидеть в Святилище хоть месяц, выслушивая чужие пророчества. Вот почему эта тварь уже ждала нас на горной тропе…

— Голову вперед суй! — приказывал герцог. Стефан послушно сучил ногами, обсыпая его гравием.

Конан обернулся к расщелине.

— Когда наши друзья освободятся, — произнес он, — скажи им, что я ушел на разведку. Уверен, Альдо будет рад любому предлогу, лишь бы дать отдых ногам.

Размытые отсветы витражей ложились на белоснежный пол Храма. В этих неясных тенях можно было, хотя и с большим трудом, различить оставшиеся па стекле фигуры.

Но отчего-то казалось, что нет больше среди них ни победителей, ни низвергнутых в прах. Там, высоко на окне, они торжествовали и плакали; здесь, на холодном полу, им оставались лишь тоска и отчаяние.

Оракул сидел на верхней ступени лестницы, поднимавшейся к алтарю. Его голова была опущена, тонкий палец чертил неясные фигуры средь отблесков витражей.

Конан шагнул вперед.

— Стражники пропустили меня, — сказал он. — Ты знал, что я приду?

— Конечно, — ответил пророк. — Я же Оракул. Он поднял глаза и посмотрел сквозь Конана.

— Впрочем, мой дар здесь ни при чем. Я сказал герцогу, что лишь ты один можешь спасти его сына. Естественно, тебе захотелось узнать, почему.

Пророк улыбнулся.

— Как видишь, это простая логика. Не обязательно быть провидцем, чтобы знать будущее.

Конан подошел ближе. Он не мог разговаривать с сидящим стоя, и потому опустился на ступеньку рядом с Оракулом.

— Десятки людей ждут у Храма, — произнес он. — Может быть, сотни. Я отнимаю их время.

— Нет, — отвечал провидец. — Мне нужен отдых, как и всем другим. Обычно я просто сижу здесь и смотрю на свет. Мне почти не с кем поговорить — кроме тех, кто пытается заглянуть сквозь меня в будущее, как через дверь. Я рад твоему приходу.

— Сын герцога обречен? — спросил Конан.

— Мир соткан из тысячи случайностей, варвар. Порой человек думает, что перед ним развилка — а на самом деле, это конец пути, и его могильная плита станет дорожным камнем для тех, кто пройдет следом…

Кончик пальца провел по неясным отблескам света.

— Сын герцога Альдо может стать великим воителем. В двадцать шесть лет, он встретится в бою с Багряным Молохом — и умрет. Или одержит верх. В сорок один год, бросит вызов Мертвому Единорогу — и проиграет. Впрочем…

— Даже тогда у него будет шанс победить, — продолжил за Оракула Конан. — Небольшой, но вполне реальный. Иначе опытный воин не выйдет на поле битвы.

— Вижу, ты понял главное, — кивнул предсказатель. — Наша судьба не записана где-то в небесной выси, на божественных скрижалях. Она заключена в нас самих — так же, как в крошечном зернышке таится прообраз большого, гордого дерева. Порою от нас зависит, сумеем ли мы вырасти. Порой — от других людей.

— Сегодня я могу спасти этого ребенка? — Да.

— Объясни мне, как. Провидец рассмеялся.

— У тебя чистое сердце, варвар. Может быть, слишком чистое для нашего мира. Ты согласился помочь герцогу — хотя, уверен, он уже походя нанес тебе множество оскорблений. А теперь ты даже не задал мне главного вопроса…

— Какого?

— Стоит ли спасать этого ребенка? Я ведь не сказал тебе, кем он станет. Возможно, сейчас ты приводишь в мир демона, который прольет кровь сотен тысяч невинных. А если вспомнить, каков его отец — вряд ли на яблоне вырастет слива, Конан.

— Я не могу бросить младенца на смерть.

— Браво! Сам я не в силах вмешиваться в судьбы других. Порой я проклинаю этот запрет, наложенный на меня богами. Но чаще всего, я рад, что груз ответственности не лежит на моих плечах.

Он поднялся, и киммериец последовал его примеру.

— Запомни, Конан. Прежде, чем зайдет солнце — сын герцога Альдо умрет, и смерть его будет столь ужасна, что небеса содрогнулись бы — будь в них хоть капля сострадания. Ты можешь спасти его. А как — ты узнаешь сам.

* * *

— Так и сказал? — серые глаза Корделии расширились. — Нет, Конан, лучше бы я пошла.

Этот Проракул станет гораздо любезнее, если увидит, как его кишки вываливаются изо рта.

Киммериец отвечал рассеянно, почти не слушая ее: