Опыт физической метафизики

Поэтому обращение к тому, что я называю законами, то есть к определенности, или доопределенности, которая вносится в мир артефактами, сетью, тканью опыта, в методологическом смысле означает необходимость расщепления наблюдателем того сращения между сознанием и объектом сознания, которое имеет место у исторического агента. Я бы назвал это сращение динамическим сращением сознания действия с объектом и мотивом действия так, как если бы мы, просыпаясь, считали акт сознания просыпания, то есть сознание того, что я проснулся, причиной просыпания. И в этом сращении состояния сознания с объектом, то есть с тем, что вызвало его, мы не видим тот мир, в котором существуют и действуют причины просыпания.

Кстати, этим образом еще в давние времена пользовался Аристотель, размышляя над проблемой объективного видения мира, поскольку здесь различие между динамическим чувством сознания и объективной причиной минимально: фактически, проснувшись, я сознаю себя проснувшимся; сознание просыпания сняло все механизмы, которые привели к тому, что я проснулся. Обратите внимание на термин «сознание», он как раз тот, который философами осмыслялся в терминах ego cogito, в терминах трансцендентального сознания, и не случайно. Есть циклы мысли, распластанные на тысячелетия: скажем, мы живем в XX веке, а в нашем мышлении работают внутренние correspondance, то есть символические соответствия, и каким-то странным образом состояние, или усилие, мысли в XX веке вдруг соответствует, корреспондирует, усилию двухтысячелетней давности. Так вот именно в связи с расцеплением сращения сознания и объекта Аристотель обсуждал проблему де- мокритовского атомизма: если мы даже этого расцепить не можем, то мы можем предположить, что минимальные, незаметные для нас тела, или образования, действуют, скрытые этой сращенностью нашего предметного (это уже на моем языке) отношения к миру (я хочу указать на корреспондирующее место проблемы, а проблема атомизма была одной из первых проблем объективного научного взгляда, физического взгляда на мир).

Я повторяю: в методологическом смысле работа наблюдателя, который разрывает «понимательную» связь с наблюдаемым субъектом (а в сознании они были объединены; есть коммуникация сознаний в той мере, в какой мы - социальные исторические существа и по определению находимся в одном поле со всей той цепью коммуникаций, в которой нам сообщаются мотивы, основания, представления и так далее), состоит в нахождении, как я говорил в другой связи, такого измерения, куда поместить то, чему нет места в уже занятом предметном мире; в предметном мире — сращенные объекты, сращенные в динамическом чувстве сознания, где сознание — как бы причина самого себя. Вот отсюда становится ясно, что сеть законов, или законы как сеть или ткань опыта расположены в некотором многомерном пространстве и времени, не совпадающим с тем, которое мы видим в эмпирически, по «горизонтальным» линиям связанных точках. Представьте себе воображаемую точку, в которой с точек плоскости собирается что-то в структуру, такую, которая, как я говорил, оказывается генеративной, или генерирующей структурой закона, такой, которая сама порождает то положение вещей, которое описывается в терминах того же закона, который породил это состояние вещей. Следовательно, сами явления рождений, порождений, мы помещаем в измерение законов, а в реальном, наглядно видимом мире мы их не видим: он весь целиком занят нашим объективирующим взглядом, где все отношения между точками, все точки заняты в некоторой двумерной плоскости нашего взгляда.

Я говорил, что самая большая проблема для аналитика сознательных явлений, для историка, социолога - это неизвестность, куда поместить изучаемые явления, если они выявлены таким образом, как мы об этом говорили. Здесь мы сталкиваемся с пониманием того, что определенности, вносимые артефактами и сетью, тканью опыта, представляют собой внутренние продукты экспериментальных взаимодействий. Эти взаимодействия являются экспериментальными в той мере, в какой мы имеем дело с таким отношением к миру, таким действием в нем, которое является не просто действием над внешним миром, а таким, внутри которого развивается само действующее существо. Я приведу две неожиданно похожие одна на другую формулировки: одна формулировка кантовская, а другая формулировка Нильса Бора (XVIII и XX век), и такое совпадение делает для нас Канта весьма современным мыслителем.