Опыт борьбы с удушьем

Как-то раз мы играли с ним в шахматы. Важо не большой игрок был, кроме того, погружен в себя, все-таки подрасстрельный человек. Вижу, он ферзя с королем перепутал, наверное, задумался о своем деле. Но я же игрок, я выиграть хочу, поэтому хоть я понимаю, в чем дело, но ему не говорю и пользуюсь его ошибкой. Дальше – больше, он хочет меня королем, как ферзем, съесть.

– С ума сошел? Это же король, – говорю.

– Я его маму ебал, это не король! – отвечает Важо.

Я же слышу, что он сказал «я твою маму ебал», а это верх оскорбления, это же Грузия, а не Россия.

– А я твою маму ебал! – А что делать, сносить такое оскорбление нельзя, потом никогда свой авторитет не вернешь.

Камера замерла. Все слышали, как он сказал «его маму» и как я ответил «твою маму». Я подписал себе смертный приговор. Тем более что для Важо, уже имеющего два убийства на руках, добавить себе третье ничего не значит, он и так подрасстрельный.

Он схватился за нож, я – за шахматную доску, деревянные фигуры со стуком посыпались на пол, но его удар я успел отразить. Я отбивался от него пару минут, пока вся камера не налетела и не растащила нас. Никто нас не бил, руки не скручивал, просто оттащили его от меня. Сокамерники начали ему по-грузински объяснять, что человек же, мол, не грузин, спутал.

– Мне послышалось, что ты сказал «я твою маму ебал», – объясняю ему.

– Я мог такое тебе сказать? Ты для меня пишешь апелляцию, ты работаешь, мы товарищи, и я мог такое сказать?

– Мне послышалось, ты сказал «твою маму».

– Как может такое послышаться? – Важо опять схватился за нож и пошел на меня.

Зэки его окружили, оттеснили от меня.

– Да не грузин он, не понял, что грузин такое сказать не может.

– Он сказал «его маму». Грузин никогда не скажет «твою маму», – это они мне говорят.

– Да, я не услышал, что ты сказал «я его маму». Я услышал «я твою маму ебал».

Сутки разборки продолжались. В конце концов я извинился, и он меня простил.

Уже когда меня перевели в зону, я узнал, что Важо расстреляли. Мои апелляции не помогли.

3

Однажды вызывают меня на допрос. В кабинете – мой следователь и двое русских, матерые такие волки, холеные мужики.

– Вот с тобой хотят двое следователей из Москвы поговорить, я вас оставляю, – сказал Автандил и вышел из комнаты.

«Началось», – думаю.

– Не волнуйся, – говорят москвичи, будто мои мысли читают. – Чтобы все было понятно, вот наши документы.

И показывают мне свои удостоверения. Оба полковники Комитета государственной безопасности.

Я как документы увидел, совсем приятно стало. Мало того что КГБ, так и еще оба полковники.

– Ты понимаешь, что мы из Москвы прилетели, да? Понимаешь, что за пустяками мы не летаем? Не надо объяснять, правда? – спрашивает один из них, наверное, главный в паре.

– Нет, не надо объяснять. Я догадался. Чисто интуитивно.

– Ну, хуевы твои дела.

Я молчу.

– Что молчишь? – спрашивает чекист.

– Да так. Жду продолжения. То, что мои дела хуевы, я понял, как только документы ваши увидел. Пока еще не понял, в чем именно, но общий принцип уловил.

– Еще шутишь? Скоро перестанешь. Ты же взятки давал? Все твои министры арестованы. Ведь не только ты им взятки давал, они со всех брали. Речь идет об очень крупном деле. «Хлопковое дело» называется, слышал? Работаем мы по указанию ЦК партии.

– И я работал по указанию ЦК партии. – Тут я не выдержал и засмеялся.

– Понятно. Тебе придется все подтвердить.

– Не буду я ничего подтверждать, не было ничего.

– Брось ваньку валять. Не мальчик уже. Ты же понимаешь, что Палкер нам все рассказал.

– Он все врет, думая, что ему какие-то облегчения будут. А я ничего не скажу. Не потому, что не хочу – я для Комитета госбезопасности на все готов, я с детства мечтал КГБ помогать, – но здесь никак не могу. Нечего сказать. Если как-то можно по-другому помочь, вы мне только скажите.

– Хорошо, посмотри-ка на эти фотографии.

На всех фотографиях – я в Москве с министрами в разных кабаках. Фотографии настоящие, не фотомонтаж. Сделаны год назад, два года назад. У меня в голове помутилось.

Лихорадочно думаю: «Фотографировали они не меня, конечно, а министров и всех, с кем они бывали. Увидели меня несколько раз, выяснили, кто я таков. Потом, когда меня взяли и всплыли показания Палкера, они соединили два и два и решили получить на мне вместо своих трех звезд одну, но генеральскую».

– Ну и что? Да, я их знаю, некоторые из них – мои друзья. Что здесь такого?

– Ты их водил в эти рестораны, и ты за всех платил.

– Ни одной фотографии нет, чтобы я платил. Нет даже ни одной фотографии меня с официантом.

Я еще раз перебрал пачку фотоснимков и бросил ее на стол перед ними. «Это еще раз доказывает, что слежка была не за мной», – думаю про себя, вслух, конечно, этого не говорю.

– Ладно, понятно. Теперь запоминай. Если ты откажешься давать показания – а ты такой мудак, что можешь, – у тебя не получится сидеть в Грузии и не получится суд в Грузии. КГБ забирает твое дело. Ты будешь этапом переведен в Москву, сидеть будешь в Лефортове. Слышал о таком месте?

– Да слышал, – спокойно так отвечаю, а у самого похоронный марш в голове заиграл.