Звук тихих шагов возвращает его к действительности, и он обнаруживает, что глаза его мокры от жгучих слез. Он быстро вытирает лицо ладонью и застывает, в надежде остаться не замеченным прислугой или сторожем. Но шаги сворачивают на аллею, и на фоне освещенной массерии он различает силуэт Кьяры Кингсли. Кажется, ее глаза устремлены прямо на него, но он скрыт в густой тени деревьев. Она останавливается, роняет голову на грудь и обхватывает себя руками, словно ей больно. Он думает, что раздадутся всхлипывания, но она не издает ни единого звука. Он даже не слышит ее дыхания. Она кажется человеком, который хочет вырваться отсюда, а может, и
Некоторое время она стоит, вся сжавшись в этой странной позе, потом опускает руки, вскидывает голову и начинает смотреть на небо. Кажется, она никуда не торопится, и Этторе не может больше таиться. Он тянется к своему костылю, медленно поднимается и слышит быстрый вдох.
– Кто здесь?
– Этторе, – отзывается он. Он выходит и становится перед ней, так что теперь они оба оказываются в полутени. Он понимает, что нужно что-то сказать, но не находит слов. Кьяра смотрит на него так, словно ждет чего-то, и от этого ему хочется поскорее уйти.
– Вы не обедали сегодня, – в конце концов говорит она по-итальянски.
– Я обедал, просто не за общим столом.
– Вы предпочитаете одиночество? – спрашивает она, но он не отвечает, поскольку это слишком простое объяснение. – Вы хорошо себя чувствуете? – Он пожимает плечами, затем кивает. Указывает на костыль. – Вам здесь не нравится, – добавляет она, и это не вопрос.
Этторе качает головой, чтобы не накликать неприятностей. Его тетушка весьма обидчива, не говоря уже о дяде.
– Я не люблю неволи.
– И я, – тихо говорит она. Он хмурится, не понимая ее: разве жена богатого мужчины не невольница? – Вы ведь и сами дядя, – говорит она. – Я видела вашу сестру, она приходила сюда с вами. Я знаю, что у нее ребенок.
– Его зовут Якопо.
– У вас есть дети? – спрашивает она. Он мотает головой. – И у меня нет.
– Филиппо?
– Он мой… – Она не может найти нужного слова по-итальянски. – Сын моего мужа. Сын его первой жены. – Она хочет улыбнуться, но улыбки не получается. В темноте ее глаза кажутся огромными и удивленными, словно она плохо видит. – Ненавижу это место, – говорит она. – Это то слово? – Затем произносит что-то по-английски, чего он не может разобрать, что-то горькое и сердитое.
– Вы свободны, – говорит Этторе озадаченно. – Вы можете уехать.
– Нет. Не могу. – Она глубоко вздыхает. – Синьор Кардетта сказал, что местные крестьяне не говорят по-итальянски, только на местном наречии. Почему же вы меня понимаете?
– На итальянском говорили в школе. Я быстро усваиваю языки.
– Вы ходили в школу? – В ее вопросе слышится удивление, и тут же лицо ее принимает виноватое выражение.
– Всего несколько лет.
– А зимой вы выучились по-английски у Марчи.
– Мне нужно идти. Я сегодня сторожу. – Говоря это, он невольно кривит губы, он сам себе противен. – Вам не следует находиться снаружи после наступления темноты. Это небезопасно.
Ее глаза снова расширяются, она обхватывает себя руками, словно обороняясь.
– Я хотела бы ускользнуть… улететь, – говорит она.
– Убежать, – подсказывает он правильное слово, и она кивает. И вновь тот же прямой, открытый взгляд, та же прозрачность и абсолютная незащищенность. Почему-то это беспокоит его, задевает за живое. Пушок чертополоха, думает он. – Возвращайтесь внутрь. Вам не следует здесь находиться. – Он уходит и не оборачивается, чтобы проверить, последовала ли она его совету.
Карло, тот румяный юнец, которого он уже видел на крыше, улыбается, когда Этторе приходит сменить его у ворот. Он встает, позевывая, передает винтовку и потягивается, закинув руки за голову.
– Три ночи назад был налет на Валларту, – говорит он, проходя мимо стоящего на пороге Этторе. – Увели трех волов и подожгли амбар. Не засни. Колокол вот здесь. – Он показывает на большой медный колокол в нише стены. – Звони, если что-нибудь увидишь или услышишь, мы все тут же прибежим.
Бойкой походкой он направляется к своему спальному месту. Этторе проводит ладонью по винтовке. Гладкая поверхность деревянного приклада; холодный, мертвый металл ствола. Как давно ему хотелось взять в руки ружье; стоит Этторе сжать винтовку в руках, как на него накатывает приступ ярости, ощущение собственного могущества, бездумная тяга к насилию. В окопах с винтовкой он чувствовал себя увереннее, защищеннее, сильнее, хотя прекрасно понимал, что это лишь иллюзия. Это было чувство, идущее от сердца, не от разума. Он всматривается в темноту за воротами, затем поворачивает голову, чтобы окинуть взглядом ферму, кое-где освещенную светом факелов. Он сам не может понять своих желаний.