Притом свободные от наряда казаки всей сотни нередко собирались во дворе подле избы и то пели хором, то затевали шуточную борьбу — чернобровые чубатые парни, любители подвигаться и посмеяться.
Впрочем, кроме Павлуши, никто не только из рядовых казаков, но и офицеров ни в какие отношения с ними не вступал. Будто не замечали. Жизнь шла монотонно. Варенцов раскладывал пасьянсы. Нечипоренко валялся в углу на кошме. Мануков, засунув руки в карманы брюк, почти безотрывно стоял у окна. Оживлялся он, только если на дороге кто-либо показывался.
В отличие от них Шорохов в доме почти не находился. Причина была проста: лишь так он мог повстречать связного.
Ему быстро удалось составить себе полное представление о здешней воинской части: сто двадцать семь конных, батарея из двух четырех-с-половиной-дюймовых английских орудий. Командует сотней есаул Корниенко, сутулый угрюмый человек.
Конечно, и эти сведения имели ценность. Как и маршрут, по которому их везли, численность и вооружение полка под началом Антаномова, номера частей, вступивших в Козлов. Главным все же было другое: фамилии деятелей, возглавивших Козловскую контрреволюцию, обращение Мамонтова к жителям, распоряжения военных и местных белых властей и, наконец, весь разговор начальника штаба корпуса и Манукова в усадьбе о ближних и дальних целях казачьего рейда, рассуждения самого Манукова на пути к этой деревне.
Когда Шорохов той ночью, в отцовском сапожном сарае, обсуждал со связным возможности, которые могла открыть поездка в компании Манукова, почти пределом мечты было хоть что-то узнать о потребностях казачьего войска в провианте, сбруе, обозном имуществе. Теперь же в его руках оказались сведения наиважнейшие, самые срочные. Изложенные на полосках тонкой бумаги, они теперь бесполезно томились между двойными стенками шороховского портсигара. И сколько еще будут томиться?
К их избе примыкал сад. Росли в нем одичавшие яблони, вишни. Время от времени Шорохов приходил туда, присаживался на завалинку. Можно было сидеть, ни о чем не думая. Казалось, и боль в боку при этом стихает.
Однако уже вскоре возвращалось беспокойство: что если в деревне появился связной? Местных жителей тут нет, привлечь к себе подозрение очень легко… Либо, не увидев его, пойдет дальше.
Он покидал сад. Снова и снова, как бы прогуливаясь, кружил по деревушке.
На следующий день утром, во время завтрака, Варенцов обратился к Манукову:
— Николай Николаевич! Чего мы тут ждем?
— Наступления на Раненбург.
— И долго ждать?
— Я не генерал Мамонтов и не начальник его штаба.
— Все же лучше было стоять ближе к этому городу, — вступил в разговор Шорохов. — Какие-то встречи… Пусть осторожно.
— И поскользнулись бы еще раз, — бросил Мануков, не взглянув на него. — И может, не так удачно.
Тут вмешался и Нечипоренко, который уже отзавтракал и успел вытянуться на кошме:
— Чего рванулись сюда как скаженные? И в Тамбов не заехали. Вы, Николай Николаевич, видать по всему, делаете свои дела через штабистов. Тогда понятно, что вам все едино, где быть.
— Какие же вы, право, — Мануков резко поднялся из-за стола. — Твердили на все лады: «Хорошо быть гостями действующей армии». Гостями! Это в первую очередь — доверяться хозяевам.
— Ну знаете, — Варенцов тоже встал со своего места. — Христофор не так уж не прав. Вам пожелалось из Козлова уехать — значит, и нас оттуда сорвали. Вот и все к нам доверие. Знать бы уж: в компании с кем? Да, с кем? — повторил Варенцов упрямо, и Шорохов понял, что ради этого вопроса он и начал разговор. — Вы Митрофана Степановича, козловского нашего благодетеля, еще не забыли? Так вот, смею сказать, он доверенным лицом старого Манукова был тридцать лет. В их семье и сейчас его своим человеком считают. А от меня у него и подавно секретов нет.
— И что же? — спросил Мануков.
— То лишь, что сказал. Я не девица на выданье. Пустыми речами не обольщаюсь.
— О чем вы? Зачем? Особенно сейчас? Здесь? Мы же благоразумные, солидные люди!
Ничего больше не сказав, Мануков ушел из избы. Тяжело хлопнула за его спиной дверь.
Нечипоренко расхохотался:
— Прижало! Не лю-убит!.. И ты, Фотий, этого ферта в дому у себя принимал? Дуську за него выдать ладил? Ладил-ладил, не отрекайся. В мыслях-то было!
Шорохов поглядел в окно. Мануков стоял посреди двора, хмуро уставившись себе под ноги. По ступенькам крыльца той половины дома, которую занимали казаки, бодро сбежал Павлуша; подойдя к Манукову, остановился с явным намерением обратиться, но тот лишь отвернулся от хорунжего. Зардевшись, Павлуша возвратился в дом.
«Зачем ему, этому ростовскому коммерсанту, коли он белый секретный агент, надо было еще там, на Дону, выдавать себя за другого? — подумал Шорохов. — Морочить Фотия, дочку его. Какой мог быть в этом расчет? Но какой-то же был?»
Обедать Варенцов пожелал отдельно. Павлуша засуетился. Второй стол организовали на казацкой половине. Нечипоренко метался туда-сюда. В конце концов присоединился к Варенцову.