Оправдание Острова

И было забито пятьсот баранов, иные же говорят о тысяче, и четыреста свиней, и без числа разной птицы. С Побережья же привезли двадцать телег рыбы, которой так богато наше Море. И всё это жарилось на улицах, и раскладывалось на столах, которые сколачивались здесь же. По столам расставлялись также кувшины с вином, изготовленным из сладчайшего островного винограда. И не было тех, кто тогда не пировал бы и не радовался общей радостью, благословляя Парфения и Ксению.

Утром следующего дня у дверей княжеской опочивальни новобрачных ждали родные и островная знать. Супруги вышли поздно, и все поняли, что ночь была бессонной, и возрадовались. Когда же вслед за супругами была вынесена простыня, алая от крови, все уверились в невинности Ксении, каковая (невинность) и прежде ни у кого не вызывала сомнений. Зная великое ее благочестие и ангельскую чистоту, иные сомневались даже в самой возможности соединения, в согласии с человеческим естеством, девы с мужем.

Князь Гавриил умер через шесть лет, в двадцать пятое лето своего правления. И трудно теперь понять, было ли явление змея знамением его смерти, поскольку и независимо от змея должен же был он когда-то умереть. Твердо можно лишь сказать, что светлейший князь умер. С ним кончилась многолетняя эпоха регентства, и об этом было объявлено уже в самый день его смерти.

Парфений

Оставшись в спальне вдвоем, мы сидели рядом на огромном брачном ложе. С улицы доносились крики празднующих, но тишина в спальне была от этого только пронзительнее. Ни Ксения, ни я ее не нарушали.

Где-то там, внизу, ходили с факелами, и по потолку метались багровые отблески. Они лишь подчеркивали полумрак спальни. Нам был оставлен всего один тусклый светильник – так, чтобы мы видели только контуры предметов, но не смущались бы видом нашей наготы. Слово нагота стучало у меня в ушах метрономом, и этот ритм отзывался в теле сладкими волнами. Нагота. На-го-та.

Мы сидели одетыми. Я положил руку на плечо Ксении. Оно дрогнуло. Даже сквозь плотную ткань платья ощущалось его тепло. И хрупкость. И нагота.

Ксения

Парфений положил мне руку на плечо. Его рука дрожала. Я испытывала к нему жгучую нежность. И жалость. Осторожно сняла его руку со своего плеча. Коснулась его пальцев губами. Сказала:

– Не надо.

Потом мы долго сидели молча. Он спросил:

– Я тебе неприятен?

И я открыла ему, что избрала другого Жениха. Что служанка Фотинья принесет мне накидку, скрывающую лицо, и выведет из Дворца. На улице нас будет ждать закрытая повозка.

Я была готова к его гневу, запрету, даже к побоям была готова. Этого не произошло. Он просто заплакал.

А потом спросил, что же теперь будет с Островом, мир на котором, по предсказанию Агафона, зависел от нашего венчания. Я хотела ответить, что, помня о пророчестве, решила сначала венчаться, а потом уйти. Но после его вопроса я уже не знала, правильный ли это ответ.

Парфений

Она сняла мою руку со своего плеча и встала.

Я подумал, что ей невыносимы мои прикосновения, и всё во мне оборвалось. Оттого, что улица ликовала, мне становилось еще тяжелее. И даже в спальне пахло жареным мясом.

Откуда-то из угла Ксения вынесла дорожный мешок. Сказала, что должна меня покинуть.

– Как ты меня покинешь, – спросил я, – ведь ты жена моя?

Она впервые посмотрела мне в глаза:

– Я невеста Христова, и Он ждет меня в монастыре. Ты же меня прости.

Я хотел что-то сказать, но у меня перехватило горло, потому что она была моей великой любовью. Молчал и чувствовал, как по щекам моим текут слёзы. А Ксения их вытирала. Не знаю, сколько мы так стояли, потому что от горя я утратил чувство времени. Словно сквозь сон видел, как вошла ее служанка Фотинья, как надевала на нее черную накидку.

Когда Ксения подошла к двери, я напомнил ей о предсказании Агафона. Я уже не надеялся ее удержать, просто спросил, как мне быть.

Заметив в глазах ее сомнение, встал перед ней на колени. Сказал, что никогда не прикоснусь к ней, пусть только она останется. Обещал, что будем жить с ней по любви совершенной: останемся братом и сестрой, как до нашего венчания. И рядом со мной стояла на коленях Фотинья, и тоже ее молила. И все мы плакали.

Тогда Ксения отвела Фотинью в сторону и о чем-то с ней тихо говорила. Затем обернулась ко мне и сказала:

– Обещай перед Женихом моим небесным, что навеки сохранишь меня девою и не пожелаешь меня, и никогда ко мне не прикоснешься.

Я обещал. Я не мог не желать ее, потому что это выше природы человеческой, но ни разу к ней не прикоснулся.

Ксения

Сейчас я благодарю Господа, что тогда не ушла. Многие годы, прожитые с Парфением, были временем счастья. Высшего счастья.

Скажу неожиданную – может быть, даже невероятную вещь. Я иногда думаю, что избранный мной путь не был единственно возможным. Настояв на жизни по любви совершенной, я лишила нас с Парфением чего-то важного.