Операция "Ы"

— Что? — приостановился на своей скользкой дорожке Дуб.

— Какой прием? — с детской непосредственностью удивился он вопросу профессора.— Я сказал не «прием», а — при нем... Билет номер девять, а при нем задача.

Дуб смотрел на профессора наивными, широко раскры­тыми голубыми глазами невинного ребенка.

Борис Ипполитович минуту подумал и благословил:

— Идите, готовьтесь!

Дуб выбрал место в аудитории уединенное, равно отда­ленное от преподавателя и товарищей по экзамену. Акку­ратно сел, положил перед собой чистый лист бумаги, авто­ручку и мечтательно воздел глаза к потолку. Так он сидел некоторое время — сосредоточенно и отрешенно...

Борис Ипполитович уважал все новейшие технические веяния. И причащению к ним не был чужд никогда. Иногда он поощряя подобное рвение у своих подопечных, всякий раз отмечая, как неожиданно движется мысль молодого студенчества, как всегда, хитрого на выдумку и

неорди­нарное техническое решение.

За длинным столом преподавательской кафедры Борис Ипполитович раскрыл свой из натуральной кожи саквояж, в котором был предусмотрительно взятый из дому транзи­сторный приемник. Мастерами-умельцами радиотехниче­ской кафедры факультета он был усовершенствован,

с рас­ширенным диапазоном приема радиоволн.

Борис Ипполитович вытянул вертикальную антенну, включил радиоприемник в сеть, приложил к уху миниа­тюрный наушник, недолгое время ручкой настройки по­блуждал по эфиру, и наткнулся на то, что подсказал ему опыт давнего уличителя студенческих ухищрений:

«...Дуб!.. Как слышно?.. Как слышишь меня?.. Лопух не догадался?..»

Борис Ипполитович на прозвище не обижался. Оно менялось с годами — «Физик», «Долдон», «Лопух», но все­гда носило оттенок дружелюбной иронии. Сам он тоже знал почти все клички и прозвища студентов, которым читал лекции. Набор их был невелик за эти годы, и только иногда немного варьировался.

«...Диктую ответ на первый вопрос девятого билета!..»

История человеческой цивилизации во всех своих секторах развития, нюансах и оттенках, периодах и участках подчинялась определенной и неизбежной закономерности: на всякую мысль прогрессирующую в тот же момент рождалась мысль регрессирующая, на всякую разведку мгно­венно находилась не менее ухищренная контрразведка, на каждую меру должна была родиться своя контрмера.

Человеческой цивилизации всегда было свойственно чувство баланса, равновесия. Она как бы шагала во време­ни и пространстве по натянутому канату через некую великую и непознанную в своей глубине пропасть...

Не будь у цивилизации этого равновесия, этого стрем­ления удержать неумелое дитя от неверного шага в сторону разверстой пропасти, было бы сложно прогнозировать, кем бы мы сегдня были, и к чему привела бы нас неверная тропа.

Борис Ипполитович включил в электрическую сеть не менее хитро придуманное устройство, посылавшее в радио­эфир шум столь отчаянной силы, что в ближайшем радиусе в тысячу метров становился невозможным любой радио­прием и радиопередача...

У Дуба, видимо, очень сильно разболелось ухо. Его сосредоточенность и отрешенность улетучились в одно определенное мгновение. Он дергался, гримасничал, даже стучал себе по уху, наверное, от невероятной боли, пытаясь хоть как-то ее заглушить и успокоить. «Боль», однако, не проходила. И внимательный Борис Ипполитович поспешил на помощь страждущему в океане экзамена.

— Что с вами? — Борис Ипполитович искренне сочув­ствовал бедному студенту.

— В ухе стреляет,—чуть ли не плакал Дуб, взглядом преданного и страдающего пса глядя в глаза профессору.

— Ай-яй-яй...— продолжал сочувствовать Борис Иппо­литович. И его придыхания и «охи» как-то незаметно стали переходить в нервический смех.

Смех! Лучшее лекарство от всякой боли! Тем более, когда смеются два человека, которых в этой ситуации смело можно назвать равновеликими мошенниками. Мо­шенник молодой и мошенник поживший в смехе рассказа­ли друг другу больше, чем если бы для того потребовались слова.

Борис Ипполитович протянул руку к наушной повязке Дуба, нащупал у ее основания тонкий проводок, дотянулся до «белой гвоздики» в петлице пиджака и вытащил удиви­тельной конструкции микрофон. Оба — и профессор, и сту­дент смеялись, как дети, и искренне радовались шутке, без которой сегодняшний день, наверное, показался бы и Бори­су Ипполитовичу, и студенту Дубу вялым, серым и похо­жим на все остальные будни. А так на глазах у всех он становился праздником.

— Значит так,— Борис Ипполитович не мог говорить, захлебываясь в смехе.— За изобретение «пять», а по пред­мету «неуд». «Неуд»!

Это было сказано Дубу, а в микрофон, который в это мгновение соединял Бориса Ипполитовича с невидимым и пока незнакомым напарником Дуба, определенно техни­ческим талантом, профессор вещал;

— Профессор, конечно, «Лопух»! Но аппаратура — при нем. При нем!.. Как слышно? Как слышно меня?

Вволю отсмеявшись, Борис Ипполитович передал Дубу и замысловатую аппаратуру, и зачетку, в которой загодя был выведен мудрый профессорский вердикт.

— Большое спасибо...