— Значит так, — оборвал все разговоры я, — На этом уровне действуем по старому плану. Рейн, ты со своими парнями зачищаешь левое крыло, а мы с Эдрихом отправляемся в правое. Этаж представляет из себя довольно большой производственный комплекс. Если верить карте, в правом крыле располагаются несколько принтеров, на которых печатались запчасти для космических кораблей, с десяток установок для производства тяжелой бронетехники и куча оборудования для мелкой печати, энергетические и охладительные установки. В левом крыле — склад и административно-управленческая часть этого производства. Данные карты я вам только что скинул. К сожалению, доступ к камерам наблюдения получить у нам так и не удалось — большую часть из них разбили эти уроды, а оставшиеся находятся под контролем систем внутренней безопасности. Так что идти придется вслепую. Парни, по возможности постарайтесь не громить оборудование. Оно нам еще понадобится. И да, где-то тут потерялись наши группы дронов. Если повезет, то сможем вернуть их в строй. Ну, всем все ясно?
Ответом мне были: гробовое молчание, сосредоточенные взгляды и экзоперчатки, крепко стискивающие винтовки.
— В таком случае, удачи нам всем, — подытожил я, и дал Ани отмашку.
Тяжелая металлическая створка двери медленно поползла вверх. В темное, пыльное нутро лифта ворвался тонкий луч холодного, мертвенно-бледного света дневных ламп, а вместе с ним и едва заметные, рыжеватые клубы ядовитого газа. Руки сами вытащили винтовку из крепления, а глаза неотрывно следили за постепенно расширяющейся полоской дверного проема. Искали за ней худые, бледные, когтистые ноги, следы на пыльном полу, кровь… Но ничего не находили. Предбанник этажа был пуст.
Стальная плита, отгораживавшая нас от помещений второго уровня со скрипом встала на место и мы медленно двинулись вперед. Сначала пошли дроны. Машинки доехали до середины просторного предбанника, поднялись над полом и скрылись в темном зеве вентиляции. Для наземного прикрытия роботизированного пушечного мяса у нас уже не осталось.
За предбанником располагался довольно крупный транспортный коридор, в котором могли разминуться несколько грузовиков или даже парочка бронетранспортеров. Посреди дороги стояла еще одна разбитая машина. От дверцы кабины остался лишь небольшой лоскут металла, едва слышно поскрипывавший своим, давно не смазываемым креплением. Когда-то белое сиденье водителя сейчас было залито черной, запекшейся кровью. По бокам трассы тянулись узкие пешеходные дорожки, по которым когда-то передвигался обслуживающий персонал. Наних тоже было несколько затертых, присыпанных пылью пятен. Рядом валялись обрывки разодранной вклочья одежды.
По спине пробежал неприятный холодок, а руки инстинктивно сжали винтовку покрепче. Где-то там, во тьме переплетающихся коридоров, в спертом, отравленном воздухе комнат все еще могли оставаться изуродованные, исковерканные нулевым излучением, голодом и безумием люди. А ведь в них, как и во мне, могло остаться что-то человеческое. Кусочек личности, исступлённо бьющийся в клетке собственного сознания и раз за разом проигрывающий одному единственному инстинкту — неутолимому голоду.
— Неужели люди на такое способны, — тихо прошептала Ани, — В голове не укладывается.
— Если человека поставить в безвыходную ситуацию, — мрачно проронил я, — он еще и не на такие зверства способен. А положение у них тут было совсем незавидным.
— Не вини себя, — еще раз настойчиво повторила девушка, — Не об этом сейчас надо думать. Потом обсудим, если захочешь.
Я ей ничего не ответил, хотя она была права на все сто процентов. Сейчас нужно думать не об этих тварях, а о том, как не дать погибнуть еще живым.
Газа становилось все больше. Теперь он уже не стелился едва заметным, рыжим ковром по полу, а оранжевыми колечками вихрился в затхлом, пыльном воздухе. Тяжелый полог густой, вязкой тишины, опутывал нас своими незримыми щупальцами. Сковывал движения. Давил на грудь, мешая дышать. По спине, несмотря на вполне комфортную внутри скафандра температуру, то и дело скатывались крупные капли пота. А в голове…
В голове стоял бессмысленный, бессвязный шум из обрывков голосов, мыслей, образов. Тупой, навязчивой болью он стучал в виски, будто бы безуспешно пытаясь проломить их изнутри и сгустками темно-алой крови вырваться во внешний мир. Шум нарастал. Но у него появлялась структура. Обрывки образов складывались в отчетливые, пугающие картины. Слова в предложения. Фразы, произносимые чьими-то беззвучно открывающимися ртами.
— Как думаешь, скоро те, с третьего уровня до нас доберутся?
— Не знаю. Меня больше беспокоят эти уроды наверху. Отгородились от нас, будто мы — какие-то прокаженные.
— Что ты хочешь. Они свои жопы спасают. Так же, как и мы свои. Надо заварить все проходы на нижний ярус, я считаю. А потом уже думать, как прорваться на поверхность.
— Они все равно пробьются к нам. Рано или поздно. Надо сейчас. На поверхность надо сейчас!
— Алекс! Алекс, ты в порядке? — Ани потрясла меня за плечо.