Лилии показалось, что она слишком рано покинула этот особняк. Унтерштурмфюрер видела, что баронесса и два каких-то типа, очевидно, те же, что подслушивали их разговор, притаившись за спинами средневековых рыцарей, все еще стоят на ступенях у входа. И это заставляло ее подумать о том, а не задержаться ли? Может, даже стоит пригласить баронессу в машину?
«Не надейся, количество нолей в твоем счете в „Альпийском банке” уже не прибавится, – осадила себя Фройнштаг. – Поэтому сиди и не нервничай».
– Что-то случилось? – встревожился Гольвег. Усевшись позади Фройнштаг, он чуть приоткрыл дверцу и, пригнувшись, с пистолетом в руке, наблюдал за венграми. – Создается впечатление, что нам придется отходить отстреливаясь.
– В том-то и дело, что не случилось, – проворчала Лилия. – Да спрячьте вы свой дробовик, Гольвег. Никто не собирается преследовать нас.
– Не самоуспокаивайтесь, Фройнштаг. У меня предчувствие.
– Странно, никогда раньше оно не озаряло вас.
Теперь Фройнштаг уже почему-то ясно осознавала, что слишком поторопилась прервать беседу. Нужно было попытаться войти в доверие к этой двадцатисемилетней баронессе, выяснить кое-какие нюансы замыслов Салаши, поинтересоваться силами, что стоят за ним и на поддержку которых Юлиша рассчитывает в случае переворота.
«Но разве выведенная в записке сумма гонорара – еще не проявление доверия? – язвительно спросила себя унтерштурмфюрер. И тут же ответила: – А почему бы тебе не предположить, что это всего лишь бумажка? Отвлекающий маневр, проверка перед возможной вербовкой. И потом, ты забыла, что уже после того, как Юлиша вручила тебе эту бумажку с нолями, у нее в комнате зазвенел телефон, и тебе не известно, что этой бордельной политиканше пришлось выслушать, пока ты не спеша направлялась к своей машине».
Да, пожалуй, стоило еще пообщаться с баронессой, окончательно признала свою поспешность Фройнштаг. Вряд ли Салаши догадывается о том, что Скорцени уже получил приказ арестовать Хорти и увезти его в Берлин. Такое везение вождю нилашистов даже не снилось. Общая тенденция ему, понятное дело, известна. Как и мнение фюрера. Но детали, детали операции… Сейчас его интересует: что, когда, где…
Не владея подробностями нашего плана, он все еще выжидает удобного момента, который бы позволил ему организовать переворот. Не важно какой: конституционный, то есть с помощью парламента, или самый банальный, вооруженный. И в то же время опасается, что Хорти вот-вот нанесет упреждающий или ответный удар. И сделает это с такой же беспощадностью, как совершенно недавно сделал фюрер.
– Ладно, Шторренн, трогайте, – произнесла, наконец, Лилия. – Не будем торопить события. У нас еще появится возможность свидеться с баронессой.
– Уверен: она сама будет добиваться этого, – ответил Шторренн.
– Вы что, знакомы с ней?
– Да так…
– Это не ответ. Близко знакомы?
– Увы. Слишком уж ревнив этот ее дунайский мавр Салаши. И горлорезов у него до дьявола. Однако наслышан.
– Она что, действительно бонапартистка?
Шторренн с удивлением уставился на Фройнштаг, хотя в это время они проезжали перекресток.
– Ну, этого я не знаю. Мне и в голову не приходило выяснять такое. Если вы считаете, что женщину, которая намерена стать женой фюрера Венгрии, следует считать бонапартисткой, – тогда, несомненно. Совершенно очевидно, что Юлиана фон Шемберг слишком властолюбива, чтобы довольствоваться всего лишь родовым достоинством баронессы. Эта сделает все возможное, чтобы вначале ее Салаши стал фюрером, а затем и мужем. Добившись как минимум титула графа. Для нее это, судя по всему, важно.
– А что, баронесса настолько уверена, что «затем» все же последует? – уже чисто по-женски полюбопытствовала унтерштурмфюрер.
– В противном случае погубит его. Для того чтобы отомстить, она пойдет на все. Уверен, что и во главе партии «Скрещенные стрелы» Салаши оказался только благодаря ей.
– Но как объяснить тот факт, что до сих пор баронесса почему-то мало известна в высших германских кругах именно как «женщина Салаши»? Официально за ним числятся две другие любовницы. Куда менее влиятельные.
– А Шемберг и не считает себя любовницей предводителя нилашистов. Надеюсь, вы не намекали ей на этот статус? Подобные намеки обычно приводят баронессу в ярость.
– Кем же она мнит себя в таком случае? Может, вы ответите, Гольвег? – обратилась к оберштурмфюреру, не рассчитывая на то, что Шторренн в состоянии удовлетворить ее любопытство.
– Кем бы она ни приходилась Салаши, – ответил тот, – но если мы всерьез рассчитываем на него как на фюрера, эту австриячку придется убрать. А то еще чего доброго возомнит себя императрицей.
– Не возомнит, а станет ею, – уточнил Шторренн.
– Допускаете?
– Вполне.
– Но в таком случае это совершенно меняет дело. Кто же тогда она? Договаривайте, Шторренн.
Унтерштурмфюрер помолчал и, лишь свернув в какой-то темный переулок – он вообще старался избегать людных улиц, – произнес:
– Это любопытный вопрос, фрау Фройнштаг, или Вольф, как вам будет угодно. Уверен, что вам следовало бы задаться им еще до того, как решили навестить баронессу.