Операция «Театр»

Сергеев в это время рассказывал уже о третьем музее Ленинграда, о недавно открывшемся Центральном военно-морском музее, как его прервала Урин. Он подумал пару секунд и вымолвил:

— О том, где и как мы будем спать. А что?

— И что надумал?

— Ну… — в раздумье ответил Ермолай, — поскольку я не могу отлучаться от груза, то я буду ночевать в кузове машины, — усмехнулся. — На лежачем месте Нарана, охраняя при этом груз. Ну, а ты, как обычно, в номере Дома приезжих Новоселенгинска. Тебе крайне необходимо хорошо отдохнуть, впереди еще длинная дорога.

— Интересно получается, — медленно изрекла Урин.

— Другого варианта я не вижу.

— Надо придумать что-то другое, — вымолвила Урин и определенно задумалась…

Показались окраины Новоселенгинска. Ермолай взглянул на свои часы, они показывали — 22: 57.

— Едем к знакомому нам Дому приезжих, — бросил он.

— Я вот думала-думала про ночной отдых и ничего не надумала, — вымолвила Урин.

— Не надо ничего придумывать, — строго вымолвил Ермолай. — Я все решил и сказал, так и будем отдыхать.

— Мне надо всего часика три поспать, и я буду как огурчик…

— Урин, прекрати, пожалуйста, — оборвал Ермолай. — Ты должна как минимум поспать 6–7 часов, чтобы нам потом спокойно за световой день добраться до Иркутска. Я не хочу аварий.

— Я тоже, — парировала напарница.

Вскоре машина затормозила во дворе Дома приезжих. Ермолай и Урин немного перекусили.

Затем они прошли в дом, поздоровались с сидящей за барьером полусонной женщиной-администратором.

— Одноместный номер для девушки есть? — спросил Ермолай.

— Есть.

— Он теплый?

— Теплый, — выдавила женщина, зевнула. — Еще никто не жаловался.

— Очень хорошо, — вымолвил Ермолай, взглянул на уставшую напарницу. — Ну, размещайся и отдыхай, Урин. Я действую по своему плану.

Урин кивнула, сбросила свой тулуп и со словами:

— Укройся там, пожалуйста, потеплее, — вручила его Сергееву.

— Спасибо, хорошо…

* * *

Улан-Батор,

усадьба Вронского…

На ночь Удачин и Вронский остались в бане. Полковник как мог обработал раны друга, протер спиртом и зеленкой, перевязал. Организм у штабс-капитана был крепким. Но он потерял много крови, испытывал и болевой шок от ран, да и настроение было неважное.

Мужчины потрапезничали, немного выпили. Разумеется, обговорили свою неудачную операцию, попытались проанализировать допущенные ошибки. Правда Вронский быстро опьянел, стал рассказывать, как ему плохо живется среди монголов, вдали от родины. Потом пытался запеть:

Родина, родниковая моя Русь,
Как хочу я, как хочу я припасть…

Но язык уже изрядно заплетался.

Далее Вронский расплакался, стал просить помочь жене, когда он умрет…

Удачин пытался подбодрить друга. Но это никак не удавалось.

Полковнику пришлось изрядно постараться, дабы уложить друга просто спать…

* * *

Ермолай вышел во двор. Небо было затянуто плотной и низкой облачной пеленой. Неспеша обошел и осмотрел машину.

Запрыгнул в кузов, осмотрел его. Все было на своих местах.

Затем, не раздеваясь, разместился на лежанке капитана Нарана. Сверху укрылся тулупом Урин.

В голову полезли разные мысли, но Ермолай попытался уснуть…

Он проснулся и понял, что по нему кто-то ходит. Осторожно откинул тулуп и увидел стоящего на нем большого кота. Их взгляды встретились. Но лишь на мгновения, кот тихо, почти беззвучно мяукнул и прыгнул на брезент. Затем сразу на борт машины, спрыгнул вовсе с машины и быстро исчез из вида.

Ермолай ощутил прохладу, взглянул на свои часы.

«Я спал где-то час, — прикинул, поежился. — Кажется, я замерзаю, — ругнулся. — Надо встать, иначе совсем околею».

Подивился, как Наран почти 12 часов просидел в кузове.

Ермолай поднялся, потянулся и спрыгнул на землю. Вернее, на снег.

«Надо подвигаться и разогреться», — решил и стал делать круги вокруг машины.

Подумал:

«Однако, кот вовремя меня разбудил. Спасибо тебе, бродяга…».

Тучки уже разбежались, в небе мерцали звезды…

* * *

Улан-Батор,

усадьба Вронского…

Удачин внезапно проснулся, сразу взглянул на соседнюю лавку. В тусклом свете керосиновой лампы казалось, что Вронский лежит неподвижно как мумия, с закрытыми глазами.

Удачин почувствовал какое-то беспокойство. Он поднялся, шагнул к соседней лавке.

«Да он не дышит!» — воскликнул и стал искать пульс на руке друга.

Но пульса не было, да и рука уже похолодела.

— Прощай, друг, — тихо выдавил полковник, склонил голову. — И прости, пожалуйста, меня, если сможешь, — сразу подумал о его жене, теперь вдове, и двоих детей.

«Вот как обернулось… — загоревал. — Пойду, сообщу вдове…», — решил вскоре…

Сломя голову, полураздетая, вбежала жена штабс-капитана в баню. Удачин еле поспевал за женщиной. На удивление она не заголосила, не закричала и даже не заплакала. Просто подошла к скамейке, на которой лежал Вронский, встала на колени и, буквально впившись глазами в посеревшее лицо мертвеца, стала что-то тихо шептать по-монгольски.

«Шаманит по-своему», — подумал полковник, стал раздумывать, что будет докладывать атаману Семенову.