Операция «Престол»

Чтобы прекратить распри среди Романовых и сплотить монархическую часть эмиграции, Владимир Кириллович не стал провозглашать себя императором, а ограничился титулами «Главы Российского императорского Дома» и Великого Князя.

Это многолюдное мероприятие было освящено высшими иерархами Русской Православной Церкви за рубежом.

Однако его сторонники, так называемые «Кирилловичи», всегда считали его «Императором де-юре Владимиром III».

В этом случае отсчёт Владимиров, по-видимому, велся от равноапостольного князя Владимира Святого и Владимира Мономаха.

И Кирилл, и Владимир подчеркнуто дистанцировались от политических распрей, которыми жила большая часть эмиграции.

Но это не значит, что они могли себя чувствовать во Франции совершенно спокойно.

В 1937 году в Париже агентами НКВД был похищен глава Русского общевоинского союза генерал Миллер, бывший руководитель белого движения на севере России.

Ни для кого в эмиграции не было секретом, что советские спецслужбы широко используют похищения и индивидуальный террор как оружие против своих врагов.

Поэтому виллу «Кер Аргонид» добровольно охраняли несколько бывших русских офицеров, да и французская полиция «Сюрте Женераль» не оставляла своим вниманием претендента на русский престол, на него там завели специальное «дело».

Да и кто во Франции мог знать, что НКВД особого интереса к особе Владимира Кирилловича не имел и никаких планов относительно него не вынашивал.

Советские агенты в 30-е годы охотились за деятелями того же РОВСа, лидерами украинских националистов, наконец, за Троцким и некоторыми из его сподвижников, но только не за Романовыми.

Видимо, на Лубянке их окончательно списали в политический утиль.

Когда началась мировая война, французы стали намекать Владимиру Кирилловичу, что ему неплохо было бы вспомнить традиции предыдущей войны и вступить в одну из союзнических армий.

Он намёка не понял и предпочел позицию благожелательного наблюдателя. И оказался прав. Не прошло и года, как Франция потерпела военную и политическую катастрофу.

22 июня 1940 года, ровно за год до нападения на СССР, в Сен-Бриак пришли немцы.

До поры-до времени они не обращали особого внимания на великого князя, но теперь в преддверии войны они имели на него определенные планы.

Работать с ним они доверили руководителю Управления делами русских эмигрантов во Франции Юрию Сергеевичу Жеребкову.

Человеку, который являл собой яркий тип русского фашиста.

Жеребков был донским казаком, а его прадед дослужился до звания войскового старшины.

Он получил известность как один из героев последней русско-турецкой войны.

В начале мировой войны генерал Жеребков вернулся на службу и в 1914 году стал императорским генерал-адъютантом и первым в русской армии полным генералом от кавалерии.

В дни Февральской революции, на митинге в Новочеркасске, столице Войска Донского, генерал Александр Герасимович Жеребков, которому было 70 лет, сорвал с себя аксельбанты и погоны генерал-адъютанта и заявил о переходе на сторону революции.

Отрезвление к генералу пришло быстро.

После прихода к власти большевиков он примкнул к белым и покинул Россию при эвакуации армии Деникина из Новороссийска.

Два года спустя Жеребков умер в сербском Нови Саде.

О трагической судьбе своего сына Сергея он знал с весны 1918 года, когда Сергей Жеребков, к тому времени войсковой старшина, находился в Ростове-на-Дону, где собирались офицеры, составившие потом костяк белой Добровольческой армии.

Воспоминания о его страшной смерти сохранил один из лидеров ростовских меньшевиков Александр Самойлович Локерман.

«Переодетый в штатское платье Жеребков шел по улице, — вспроминал он, — когда кто-то узнал его.

Подоспевший солдат ударом сабли перебил ему руку и вторым ударом ранил в лицо.

Неистовствовавшая толпа отдавала Жеребкову честь и иронически величала его „вашим превосходительством“, а затем плевала ему в лицо, производила бесстыдные телодвижения и всяческие издевательства.

Подоспевший увечный воин злобно и упорно начал бить несчастного костылем по свежераненному лицу. Пытаясь защититься от ударов, Жеребков взмахивал перебитой рукой, из которой фонтаном била кровь и отрубленная часть которой повисла и болталась на кожных покровах.

Постепенно Жеребкова забили до смерти. Это если не единственный, то, во всяком случае, крайне редкий случай участия толпы в истязаниях.

Обычно роль толпы сводилась к тому, что она кричала „ура“ после расстрела, ликовала и даже танцевала вокруг трупов, глумилась над ними, не давала их убирать и т. Д.

Выступать на защиту убиваемых нельзя было. Толпа ревниво следила за теми, кто не выражал сочувствия избиению.

Бабы чуть не подвергли самосуду интеллигентную девушку, с плачем убежавшую от картины издевательства над Жеребковым. Вслед ей кричали:

— Эту тоже убить надо! Ишь, плачет! Жалко ей буржуя!»

В год убийства отца Юрию исполнилось десять лет, что не помешало ему люто возненавидеть не только большевистский режим, но и народ, его принявший.

Более того, чем старше он становился, тем страшнее становилась его ненависть, и он был готов на все, чтобы только отомстить.