Дело в том, что тот участок пути, где предположительно заложили бомбу с электрическим детонатором, контролировали японцы.
Вдобавок незадолго до этих событий в журналистских кругах распространились неизвестно кем запущенные слухи о том, что японцы хотели бы видеть на месте маршала более сговорчивую фигуру.
На руку нашим диверсантам сыграло и то обстоятельство, что японский полковник, сопровождавший китайского диктатора, вышел из его вагона буквально за несколько минут до взрыва, благодаря чему остался жив.
Ликвидация китайского «генералиссимуса» не принесла советской стороне ожидаемых выгод, что, конечно же, не умоляло заслуг Эйнтингона и Салныня.
Но если сам Эйнтингон уцелел в мясорубке тридцать седьмого года, то Салныня в мае 1939 года расстреляли по обвинению в «участии в контрреволюционной, диверсионной, террористической и шпионской организации».
Он же сыграл роковую роль и в судьбе главы фашистов Дальнего Востока, Константина Владимировича Родзаевского.
В августе 1945 года Родзаевский перебрался в Шанхай. Оттуда через Эйтингона он вел переговоры с НКВД и, в конце концов, написал письмо Сталину, в котором отрекался от своих взглядов.
Сталин обещал не трогать его, и Родзаевский отправился в СССР, где был немедленно арестован.
В тюрьме он продолжил свое покаяние.
«Идеология русского фашизма, — писал он, — разрабатывалась Покровским и Румянцевым, потом мною, в убеждении, что каждой эпохе свойственна своя международная ведущая идея и что каждый народ должен создать свой фашизм, сочетающий общемировые формы с историческими традициями данного народа.
Эти исторические традиции мы усмотрели в идеале „Святой Руси“: государства, основанного на православной вере и социальной справедливости.
Я абсолютно верил, что большинство русских людей настроено против власти, что Советская власть держится исключительно террором ЧК — ГПУ — НКВД, что в армии, в партии, в самом НКВД и в народе идет кровопролитная внутренняя борьба, существуют многочисленные мелкие организации, их террор и контртеррор власти.
В организационном отношении объединить эту борьбу невозможно, но возможно объединить в идейном отношении, разрозненные выступления не принесут пользы, но если заблаговременно назначить отдельный срок единовременного выступления и широко оповестить об этом сроке население СССР, то задача, может быть, будет достигнута и Россия будет „спасена“.
Так думал я тогда, ослепленный своим недоверием и ненавистью к власти, которая в моем представлении „губила“ русский народ, а на самом деле вела его к рассвету и привела к неслыханной мощи».
Покаяние не помогло, и в конце августа 1946 года в Москве состоялся судебный процесс по «Делу бывшего белогвардейского атамана Г. М. Семенова, руководителя Российского фашистского союза К. В. Радзиевского и других».
По приговору Военной коллегии Верховного суда Союза ССР Григорий Михайлович Семенов был повешен, а Константин Владимирович Радзиевский расстрелян в сентябре того же года.
— Скажите Алексей, — спросил Эйнтингон, когда Алексей закончил свой долгий рассказ о своей одиссее, — а вам что-нибудь говорит имя Нечаев?
— Да, — кивнул Алексей, — мне о нем рассказывал Преклонский. Бывший белый генерал, про которого говорили, что он ходит в атаку со стеком и ничего больше не берет. Он был одним из военных советников какого-то китайского маршала и командиром «Русского отряда», насчитывавшего около 70 тысяч сабель и штыков. После тяжелого ранения, ампутации правой ноги и инсульта Нечаев в 1928 году уволился из армии и поселился в Дайрене. В 1930 году он стал членом правления, а затем председателем «Русской национальной общины» в Дайрене и уполномоченным главы русской эмиграции Дмитрия Хорвата. По словам Преклонского, сильно пьет…
— А в какой связи Преклонский рассказывал вам о нем?
— Родзаевский пригласил генерала на какую-то важную встречу, однако тот отказался…
— Почему?
— Насколько я понял, — ответил Алексей, — Нечаев никогда не верил в идею фашизма и считал, что никакой Гитлер не спасет Россию…
— А вы не слышали такие фамилии, как Крутов, Селиванов, Маковский, Нестеров?
— Какой-то Маковский, — прекрасно понимая, что Эйнинтигон задавал свои вопросы не ради праздного любопытства, ответил Алексей, — работает в русском ресторане, в который мы как-то зашли с Преклонским. Во всяком случае, так его называл Преклонский…
И он не ошибался.
Все дело было в том, что его нынешний начальник прибыл в Китай под видом коммерсанта Иоганна Фогеля.
Веселый и общительный, он за коротое время подружился со многими офицерами из «Русского отряда». В хороших отношениях он был и с самим Нечаевым.
Как и они, он ненавидел советскую власть и призывал их бороться с нею любым доступным способом.
И, надо заметить, его призывы ложились на благодатную почву, поскольку белоэмигранты надеялись на скорое падение большевистского режима и рвались в бой.
К тому же все они знали, что у Фогеля можно в любой момент занять практически любую сумму.
Вечерами господин Фогель приглашал офицеров в рестораны, где вино лилось рекой.