Операция «Престол»

И, тем не менее, приведенный Красновом пример был не совсем корректным.

Все дело было в том, что Россия вместе с Пруссией освободили Францию от Наполеона, но завоевывать ее они, в отличие от Гитлера, не собирались.

Но теперь нельзя было воевать только против Сталина, поскольку любое вооруженное выступление против него, так или инчае бы означало войну против России.

И именно поэтому православная Русь ответила на подобные призывы совершенно противоположным образом.

22 июня 1941 года Патриарший Местоблюститель Митпрополит Сергий выпустил специальное послание, в котором благословил всех верных чад Русской Православной Церкви на подвиг по защите Отечества.

Не по «освобождении», а по защите!

По защите от тех самых «освободителей», которым.

Да и в самой эмиграции, как успел убедиться Алексей, нацистских прислужников среди эмигрантов было меньшинство.

И в том же Париже, где жило немало эмигрантов, те из них, кто шли прислуживать Гитлеру, становились изгоями и нерукопожатными для всей остальной русской общины.

Именно поэтому они косо смотрели на прибывших из Харбина русских фашистов и весьма прохладно общались с ними.

А многие и не думали скрывать презрения к этим, как они считали, отщепенцам.

И причина этого была в том, что эмигранты первой волны были воспитаны в старых русских традициях, и для них «честь» и «Родина» были далеко не пустыми словами, а жизненным кредо.

И очень многие эмигранты с первого же дня войны поняли главное: враг напал на Родину. Ну а то, какой она была, белой или красной, было уже не так важно.

Помнил Алексей и о первом обращении Краснова в императору Вильгельму II в 1918 году, унизительное и по форме, и по содержанию, поскольку в нем были только просьбы и обещания.

— Скажите, Петр Николавечив, — спросил Алексей, — а я не мог бы увидеть генерала Улагая? Сергей Геннадьевич хорошо знал мою мать, и, я думаю, ему было приятно увидеть меня и вспомнить прошлое…

Генерал Улагай вошёл в историю как командир группы особого назначения Русской Добровольческой армии генерала Врангеля, высадивший десант из Крыма на Кубань в августе 1920 года.

Его войска высадились в районе Ахтари 17 августа 1920 года. Однако поднять кубанское казачество Улагаю не удалось.

Десант на Кубань, одна из последних ставок белых в гражданской войне, потерпел поражение.

«Генерал Улагай, — вспоминал Врангель, — мог один с успехом объявить сполох, поднять казачество и повести его за собой.

За ним должны были, казалось, пойти все. Отличный кавалерийский начальник, разбирающийся в обстановке, смелый и решительный, он во главе казачьей конницы мог творить чудеса.

Я знал его отрицательные свойства, — отсутствие способности к организации, свойство легко переходить от большого подъема духа к унынию».

А. И. Деникин характеризовал генерала Улагая как доблестного воина, чуждого политики и безупречного человека.

Это было на самом деле так.

Улагай крепко держал в руках управление своими частями и, несмотря на ряд частных поражений, не допустил разгрома своих главных сил.

Это и дало ему возможность планомерно произвести обратную эвакуацию в Крым, забрав с собой не только все свои части, больных и раненых, но и мобилизованных, бело-зеленых, пленных красноармейцев, в том числе и раненых.

По оценке белого генерала Я. А. Слащёва, он был «человеком безусловно честным, но без широкого военного образования».

А для командования десантом Врангель избрал его, по словам Слащева, «как популярного кубанского генерала, кажется, единственного из известностей, не запятнавших себя грабежом».

После прорыва Красной армии через Перекоп в ноябре 1920 года Генерал Улагай в составе Русской Армии был эвакуирован из Крыма в Турцию, а затем — во Францию, где поселился в Марселе.

— Я знаю только одно, — не без иронии ответил Краснов. — Генерал живет в Марселе и выступает в цирке с казачьей труппой верховых наездников, чем и зарабатывает на жизнь…

— Но неужели он даже сейчас, — сказал Алекей, — когда решается судьба России, остается безучастным ко всем происходящему?

— Судя по его нежеланию сотрудничать с нами, — несколько резковато ответил Краснов, — это на самом деле так!

Его резкость объяснялась тем, что Алесей затронул больную для Краснова тему.

Он неоднократно пытался привлечь к сотрудничеству с немцами боевого генерала, который продолжал пользоваться большой популярняостью.

Тот отказывался, а когда Краснов попытался надавить на Улагая, тот со всей генеральской приямотой ответил ему:

— Да лучше уж сразу на панель!

Конечно, Краснов обиделся. Ведь по сути дела Улагай назвал его проституткой.

Он хорошо помнил, как бросив эту презрительную фразу, Улагай смотрел ему в глаза, ожидая вызова.

А когда его не последовало, он брезгливо поморщился и, резко повернувшись, пошел прочь, даже не попрощавшись.

Больше говорить было не о чем.

Попросив Алексея отдать все свои силы в «борьбе за святую Русь» и пообещав въехать после победы на Красную площадь на белом коне, Краснов распрощался с ним.

Когда Алексей вместе с Куколовичем вышли на улицу, тот, плотоядно потирая руки, улыбнулся.