— Так точно, товарищ комиссар! — выступил вперед Найда. — Мы собирались судить предателя на месте, но потом по приказу лейтенанта Кравчука, командира нашего отряда, доставили Кирьякова для суда в наш лагерь.
Рогов рассказал, как вскоре после приземления он встретил дровосека, указавшего ему правильный маршрут следования, а затем спас его от провокатора, который вел Рогова в Болдырево, прямо в руки врагов.
— Этим «дровосеком» был Кирьяков, — закончил Рогов свое взволнованное слово в защиту пленного.
Но Найда никак не мог успокоиться.
— Мне кажется, — сурово заговорил он, — это дело судебного следствия: пусть партизанский суд разберется, почему этот человек напяливал на себя различные личины…
Но тут произошло нечто совершенно неожиданное. Чернопятов вынул из ножен морской кортик, который всегда носил с собой, и шагнул к Кирьякову.
На мгновение Вере показалось, что разъяренный комиссар всадит нож в грудь Кирьякову, и она отвернулась, закрыв лицо руками.
Впрочем, это заблуждение было мгновенным: комиссар, конечно, никогда не позволил бы себе подобные действия против пленного врага, и девушка отняла от лица руки.
Но то, что она увидела, удивило ее еще больше, чем если бы в самом деле Чернопятов ударил Кирьякова кинжалом в грудь: комиссар спешно разрезал веревки на руках пленного, дружески обнял его и трижды поцеловался с ним.
И командир партизанского отряда сделал то же самое и столь же непонятное: весело и радостно улыбаясь, он прижал Кирьякова к себе, совсем заслонив его своей густой пышной бородой.
Все посетители землянки были растеряны и особенно Найда, который по-детски хлопал веками и даже несколько раз провел пальцами по глазам, словно бы пытался стереть нежданное наваждение.
Вера почувствовала, как сердце ее начало биться с огромной скоростью, она задыхалась, прижав руки к груди.
Спокойнее всех воспринял эту странную сцену майор Рогов. Он уже начал догадываться о том, кто был на самом деле его «дровосек».
Натянутое, как струна, напряжение разрядил Птицын.
— Не удивляйтесь, товарищи, — заговорил он. — Никакого суда, никакого следствия не потребуется, а разрешите представить вам нашего отважного разведчика, нашего товарища «Днепра»!
Вера почувствовала, как у нее стали подгибаться ноги, и перед глазами вдруг замелькали разноцветные искринки…
Глава пятая. Человек, который ненавидел
Банкет, устроенный полковником Качке в честь победы над крупным советским десантом, был в самом разгаре.
Целые окорока, копченые и запеченные в тесте, кирпичи свиного шпига, колбаса, рыба, сыры и, конечно, всевозможные крепкие напитки были разложены, расставлены на столах в актовом зале бывшей школы — ныне резиденции начальника гарнизона.
Оркестр, расположившийся на специально сделанных подмостках, серпантин, свисающий с потолка, — все это превратило актовый зал в шумный ресторан.
Офицеры суховского гарнизона были приглашены на это торжественное пиршество, дабы чествовать капитана Штаубе, победителя над десантом русских парашютистов; были здесь и бургомистр города, и директор местного банка, прибывший из Германии для поправки своих коммерческих дел, и два местных помещика, вернувшиеся при помощи немцев на свои прежние земли, одним словом, в этот вечер собралась вся та мутная накипь, которая всплыла на поверхность во время фашистской оккупации суховского района.
И вот в самый разгар пиршества, когда вся компания влила в свои глотки изрядное количество вин, водок, наливок, настоек и коньяков, а «сам» хозяин пиршества то и дело стукался головой о край стола и по временам начинал всхрапывать, сползая со стула под стол, в это самое время Гуго Вальтер пришел доложить своему шефу о том, что его желает видеть один известный ему человек по весьма важному делу.
Осовелый, с мутным остановившимся взглядом красных глаз Курт Амедей фон Качке пытался втолковать своему адъютанту, что всех, кто ему станет мешать веселиться, он прикажет распять на кресте, а в лучшем случае разрядит в него свой парабеллум.
Но когда Гуго Вальтер произнес имя «Днепр» и еще одно — «Рихтер», полковник Качке разом почти протрезвел и, пошатываясь, вышел из зала, поддерживаемый адъютантом.
А через минуту Вальтер ввел в кабинет полковника некую уродливую личность — горбатого человека с злым и желтым, как глина, лицом и маленькими прищуренными глазами, в которых тлела большая и неугасимая злоба.
Качке вонзился пьяными глазами в посетителя, но фигура его все время расплывалась — и перед полковником возникало то два, то сразу четыре горбуна. Наконец, когда фигура посетителя оказалась в единственном числе, господин полковник признал в ней своего тайного соглядатая Акселя Рихтера, потомка обрусевших шведов немецкого происхождения, которые, быть может, обосновались в России еще со времен полтавской битвы.
Аксель Рихтер или, как его называли суховцы, Сюлька-горбун до войны занимался сапожным ремеслом.