Операция «Аврора»

Давыдов извлек из портфеля папку с документами и предъявил приказ, подписанный подполковником Максимовым.

– Надеюсь, пан поручик, вы окажете мне содействие в дальнейшем расследовании инцидента?

– Так точно, пан капитан! С превеликим удовольствием! – расцвел Велембовский.

– Тогда ведите сюда нашего «уроженца»…

* * *

Однако и новый допрос почти не добавил ясности случившемуся. На многочисленные вопросы Давыдова, задаваемые то на русском, то на польском, то на немецком языках (с помощью поручика) задержанный Акош Ковач либо отмалчивался, либо бормотал короткие ответы на некой тарабарщине. Офицеры никак не могли распознать диковинное наречие.

– Он над нами издевается! – в сердцах сплюнул Велембовский. – Извините, пан капитан…

– Непохоже… – задумчиво откликнулся Денис. – Я, например, уже раза три уловил одно и то же слово. Что-то вроде «нем ертем»?.. И еще, похожее на «нем вагик бунос»…[16]

– Да, вы правы, пан капитан, – кивнул, успокаиваясь, поручик. – Он действительно что-то отвечает, но на каком языке?..

– Наверное, на родном. Он же – мадьяр… Есть на заставе, кто понимает по-ихнему?

– Где там!.. Здесь же Галиция под боком, а до Венгрии – три сотни верст, не меньше, за Карпатами.

– М-да, задачка!.. – Денис опять почесал макушку. – Придется дознание оставить до приезда в столицу.

– Вы его забираете? – удивился Велембовский.

– Конечно. А что я, по-вашему, еще могу сделать?

– Определить задержанного в изолятор при комендатуре Холма, найти переводчика и снять показания в присутствии двух понятых из числа сотрудников отделения Осведомительного агентства. Таков протокол, пан капитан.

– Я знаю протокол, пан поручик. Но вы видели мои особые полномочия…

– Так точно!..

– …и я решил ими воспользоваться. Наличие вот этого письма изменило масштаб всего инцидента. Теперь курьером займутся в управлении.

Велембовский пожал плечами и вызвал конвой. Давыдов проводил пристальным взглядом задержанного и неожиданно улыбнулся.

– Не обижайтесь, пан поручик. Вы же прекрасно меня поняли, и знаете, что решение верное. Давайте-ка лучше поедим чего-нибудь. Или даже выпьем! От нервов, разумеется…

Велембовский секунду-другую еще хмурился, но потом, поддавшись обаянию Денисовой улыбки, просветлел лицом и махнул рукой.

– Хорошо, пан капитан, будь по-вашему! Но не в корчму же вас вести. Идемте, я вас сейчас с такой piękną kobietą[17] познакомлю!..

– Идем! Это далеко?

– Совсем близко, в Томашеве на Почтовой улице. Туда версты две с лишком. Я часто эту пани навещаю, молодая вдовушка, вы понимаете…

– Как не понять.

– Хотел бы в жены взять. Такая, право…

– Так, наверно, без гостинца идти нехорошо? Гостинец – за мой счет!

– Она киевское «сухое варенье» грызть любит.

Это лакомство Давыдов знал: оно и к Императорскому двору поставлялось.

В бакалейной лавке пана Цыбульского, что стояла прямо напротив городской управы, Давыдов и Велембовский купили большую коробку «сухого варенья», причем Велембовский следил, чтобы среди засахаренных фруктов поменьше было крыжовника, а побольше вишенок и клубничин.

Потом, оставив по левую руку скромную и опрятную церквушку Пресвятой Девы Марии, словно царящую над городком, они вышли на Почтовую и вскоре уже стучали в двери деревянного домишки.

В маленькой гостиной пани Зоей собралось целое общество. Сама пани Зося, белокожая брюнетка лет двадцати семи, пышная блондинка пани Кшися, рыженькая паненка Васька, ее матушка, весьма зрелая красавица пани Малгожата, и кавалерами при них – два пана, один пожилой, классический поляк с вислыми усами и коротко стриженной седеющей шевелюрой, и другой – помоложе, красавчик и щеголь. Они представились: пан Станислав Черпак и пан Ежи Микульский.

Судя по тому, как нахмурился Велембовский, пан Ежи был его конкурентом в борьбе за Зосино сердце.

Давыдов несколько минут изучал обстановку. В эти минуты он вспомнил стихи пана Мицкевича, так удачно переведенные на русский язык Пушкиным:

Нет на свете царицы краше польской девицы.
Весела – что котенок у печки,
И как роза румяна, а бела, что сметана;
Очи светятся будто две свечки!..

Можно было подумать, что Адам Мицкевич, уже более полувека лежащий в гробу в Кракове, в Вавельском кафедральном соборе, когда писал стихи, видел перед собой пани Зоею.

Давыдов знал, что нравится дамам. Видел он также и несколько случившихся из-за него стычек. К счастью, эти стычки произошли между приличными дамами, и до визга дело не дошло, ограничилось очень ядовитыми колкостями. Пожалуй, теперь следовало прийти на помощь Велембовскому…

– Ганнуся, подавай ужин! – крикнула пани Зося кухарке, а сама принялась рассаживать гостей. Стол был маловат для такой компании, сели тесно, по этому поводу много шутили и смеялись, подталкивая друг дружку локтями. Причем Давыдов половины шуток вообще не понимал, а вторую половину – очень сомнительно. Но, глядя, как пожилой пан Станислав то и дело целует ручки своим соседкам, а им это явно нравится, Денис тоже взялся за дело.