ОПЕР, или В городе нашенском

Когда, наконец, меня привезли в милицию этого района, я просто загибался от холода, ноябрь есть ноябрь. Молодой старлей, дежурный по отделению, сходу потребовал подписать протокол задержания. Я отказался, вернее, молча игнорировал требование, на что немедленно последовали меры устрашения. Камера три на три, вместо стены, выходящей в коридор, стальная решетка от пола до потолка. К этой самой решетке меня и приковали. Руки назад, пропущены через прутья и скованы снова наручниками. И я лицом к лицу с двумя сержантами. У мелкого, росточком немногим больше метра шестидесяти, в руках дубинка, которую он ласково поглаживает. Видно, его любимый инструмент. Второму не нужны вспомогательные средства, его кулаки, шея, разворот плеч, говорят сами за себя. Природное здоровье, отшлифованное спортом. Вот от него-то и исходит главная угроза. Хотя, с закованными назад руками, я тренировочный мешок и для мелкого. Здоровому, видно, очень нравится чувствовать себя большим человеком, во власти которого казнить или миловать. Но казнить все же ему больше по душе, вот он и удлиняет сладостные минуты ожидания, задавая вопросы, которые ему и задавать-то не положено. Я молчу и знаю, что будет дальше. И точно знаю одно – сегодня я Вику не увижу. Томительное ожидание удара вытеснило страх. Скорей бы все началось. Напрягаю пресс, ведь первый удар будет именно в дыхалку, чтобы я повис на скованных сзади руках. По лицу бить боятся, это улика, после которой, при неблагоприятном стечении обстоятельств, многие садисты из МВД покидали родные пенаты, оказываясь на вольных хлебах, с вечным страхом встретиться один на один с теми, кого они когда-то пытали. Этот кадр – просто качок сраный. Удар прошел очень медленно, и напоминал больше хоть и сильный, но толчок. А может, я еще не растерял реакцию. Одновременно с его ударом я прикрыл правый бок, печень, максимально. Насколько позволили наручники, повернулся к противнику левым боком. Правый кулак сержанта скользнул по корпусу в пустоту. По инерции он чуть провалился. И мой лоб четко въехал в его подбородок. Удар получился довольно сильным, у меня из глаз искры сыпанули. Сержант сделал шаг назад и присел. Реакция мелкого была мгновенной. Свистнула дубинка, чуть не оторвала левое ухо, с жутким треском переломала мне ключицу. Теряя от боли сознание, я успел еще подумать: хорошо, что не по голове.

Несмотря на страшную боль, без сознания я был не больше десяти секунд. Эта самая боль и привела меня в чувство. Я висел на заломленных руках, а сломанная кость била в мозг электрическими зарядами. Надо бы встать, чтобы убрать эти электрические импульсы, но голова, наполненная темнотой и звоном, отказывается дать ногам команду. И от страшной боли я снова проваливаюсь в темноту. Снова пришел в себя, когда отстегивали от решетки мои руки. Протащили и небрежно бросили на нары. Я так взмок от боли, что от пота, казалось, промокла и кожаная куртка. Полное безразличие, хочется покоя, хочется умереть от этой невыносимой боли. Сознание не покидает меня, слышу, как качок материт напарника, называя его недоноском. Тот вяло огрызается. Наверное, обидно садюге, что не удалось подольше поиздеваться. Жалко ему, что все так быстро закончилось. Все левое предплечье опухло. Намокшая от пота одежда холодит, и меня трясет уже от холода. И полное равнодушие к себе, к действительности, ко всему, что ждет меня в будущем.

В полубреду время до утра пролетело мгновенно. И вот меня осматривает женщина-врач в белом халате, в присутствии какого-то майора и старлея – дежурного. Мне все равно, мне хочется лечь, от боли снова прошибает пот. Врач категорична: только госпитализация и никак иначе. Голова кружит, ся, не хочется даже шевелиться. Врач протирает мне лицо ватой, от запаха спирта меня чуть не выворачивает. Возвращают мобильник и часы, которые мне очень дороги. И не потому, что «Восток» в золотом корпусе. Эти часы – подарок победителю краевых соревнований от губернатора. На них и гравировка соответствующая есть. На зачуханном «Жигуленке» меня доставляют в приемный покой городской больницы. И уже через час я загипсован и в кровати. Обезболивающий укол успокоил, я согрелся и провалился в сон. Так и не позвонил Виктории, передоверив это медсестре. Попросил не сильно нагнетать страсти. Я не знаю, что сказать любимой женщине, я ее подвел, заставил волноваться в эту ночь, переживать. Ведь мог грамотней разрулить ситуацию, мог просто ни во что не вмешиваться, ведь было сразу понятно, что игра на захват идет крупная. На будущее урок – больше напрягать голову, а не мышцы.