Опекун

Увы, я не сразу понимаю, чего именно я хочу. Осознание приходит глубокой осенью, когда на деревьях почти не остается листьев, а непрекращающиеся дожди окончательно убивают положительное от достигнутых успехов настроение. В планах, кстати, появляется вариант заняться дополнительным направлением, о чем я, конечно же, никому не могу поведать. Ведь за прошедшие месяцы у меня так и не появилось друзей, настоящих друзей, с кем бы я могла обсудить подобное.

Я брожу по квартире в махровом халате, с накрученным на голове полотенцем и проговариваю мысленно материал, который необходимо заучить к будущей сессии, хотя до нее еще есть время, как неожиданно замираю. В пустой квартире, где лишь изредка слышен собственный глухой голос, появляется посторонний шум. Вздрагиваю, оглядываюсь и ищу источник звука.

Уже поздно для того, чтобы кто-то пришел из обслуживающего персонала. Все обязанности они исполняют утром и днем, а вечером я остаюсь в полнейшем одиночестве. Наверное, нужно завести котенка или щенка, чтобы окончательно не сойти с ума.

Звук повторяется.

Я оборачиваюсь и всматриваюсь в проход, ведущий в коридор. Там срабатывает автоматический свет.

Кто-то точно пришел. И у него есть ключ!

По коже табуном мчатся мурашки.

Я свожу края халата и иду на свет. Точно мотылек летит на огонь.

Несколько секунд длятся вечностью, пока я наконец-то не оказываюсь в коридоре и не вижу того, кто пришел. Сердце падает в пятки, а оттуда вновь поднимается в грудь, порываясь проломить преграду из ребер.

– Добрый вечер, Эрика.

В горле комок.

Он пришел. Пришел…

Я отчаянно пыталась забыть наш поцелуй. Отчаянно стирала его из памяти. Глупая девчонка, которая запуталась. Месяцы не стерли память, а лишь крепче впечатали в голову те ощущения и образы, которым был полон миг.

Я должна его ненавидеть, но не могу. Я должна злиться на него, но не имею права. Просто это он. Он такой, какой есть. Мы оба не идеальны.

– Добрый, – шепчу пересохшими губами. Пальцы по привычке комкают одежду.

Он устремляет темный взгляд на мои руки. Заостряет внимание на том, что для других слишком буднично. Для него мои неловкие движения выглядят иначе. Я знаю.

У меня было чертовски много тех моментов, когда я выпадала из реальности и возвращалась в его дом. Мы почти не общались, но каждая минута, проведенная наедине, как откровение.

Странное, пугающее откровение.

– Как дела?

Вопрос звучит сухо. Мне непонятна причина появления опекуна здесь. Он словно забыл обо мне на эти месяцы, а всё, что я знала о нем, так то, что мне передавали третьи лица. Или интернет. Да, я занималась тем, что рассматривала его общественную жизнь через снимки и статьи различных изданий, журналистов, даже из желтой прессы.

И это то самое, в чем мне было сложнее всего сознаться.

Я не смогла выкинуть опекуна из головы. Он слишком прочно засел под черепной коробкой. Он наконец-то стал частью нашей странной жизни.

– Сойдет, – также сухо отвечаю, пожимая плечами.

Он делает шаг. Не просит разрешения. А я даже отказать не могу. Не могу прогнать. Язык к нёбу прилип.

Скидывает пальто. На нем опять идеальный костюм, чистые ботинки, белая рубашка. Даже серый галстук пленит своей безукоризненной красотой. Я концентрирую внимание на горле. На том месте, где заканчивает кромка рубашки и открывается чистая кожа. Чуть смуглая, с выраженным кадыком. Странно, но даже эта деталь меня очаровывает.

– Всё устраивает?

Киваю. Как же с ним сложно. И я ни черта не понимаю, зачем он приехал, да еще так поздно. Зачем он пришел без приглашения. Зачем?!

Вопросы нервируют, но я вновь напоминаю себе, что нужно быть хорошей девочкой. Хотя бы оставаться гостеприимной хозяйкой.

– Может быть, будете чай? – выпаливаю, не совсем обдумав предложение.

Удивительно, но он кивает.

Я шарахаюсь, когда опекун делает несколько шагов в моем направлении, и лишь потом понимаю, что кухня у меня за спиной.

Мчусь со всех ног, давя желание истерично рассмеяться. А еще пытаясь унять сердце.

В тот поздний вечер он приблизился ко мне точно так же, как сейчас: молниеносно, остро, жарко.

Мои губы все еще помнят вкус его губ. Я невольно прикусываю губу, стараясь не оборачиваться, но шаги опекуна эхом стучат в голове. Или так сильно пульсирует кровь в ушах? Не могу разобраться.

Кладу руку на чайник, жму кнопку. Судорожно пытаюсь придумать, что сказать, чтобы это не выглядело глупостью, но опекун опережает меня.

– Тебе нравится жить здесь?

Что? Что он хочет услышать от меня?

Киваю, не оборачиваюсь. Потом произношу:

– Я живу здесь три месяца. Если бы не нравилось, я бы сообщила.

Знаю, звучит жестко и дерзко, но отчего-то его вопрос бесит. Молниеносная реакция, но все же вспышка ярости застилает глаза.

Он ни разу не навестил меня! Ни разу не позвонил, хотя никогда до этого и не звонил. Все наше общение происходило через посредников. И именно это меня злит.

Будто и не было тех двух недель в его доме. Ничего не было.

Но я же помню!

– Эрика…

Мое имя звучит совсем близко.

– Не злись…

Я не могу дышать.