Опечатанный вагон. Рассказы и стихи о Катастрофе

Вышло так, что через несколько месяцев после того как бабушка Хени померла и ее закопали, Мумик получил нового дедушку. Этот дедушка приехал в месяце шват, года Ташат, а по гойскому календарю в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, и не через радиопередачу «Приветы от новых репатриантов», которую Мумик должен был ловить каждый день от часа двадцати до полвторого, пока обедал, и хорошенько слушать, не назовет ли дикторша хоть одно из имен, которые отец записал ему на листе; нет, дедушка приехал на санитарной машине с голубым Щитом Давида, которая остановилась под самым проливным дождем возле кофейни Беллы Маркус, и оттуда вылез толстый загорелый тип, но не такой, как эти наши шварце[74], и спросил у Беллы, знает ли она тут, на улице, семью Нойман, и Белла перепугалась и быстро вытерла руки о передник и спросила: да-да, что-то случилось не дай Бог? И тип сказал: только без паники, ничего не случилось, а что может случиться, только мы привезли вам одного родственника, и он указал своим большим пальцем назад, на санитарную машину, которая выглядела совсем-совсем пустой и тихой, и Белла вдруг побелела, как эта стенка, а она, известное дело, ничего не боится, и вовсе не пошла к машине, а даже отошла от нее немного к Мумику, который сидел за одним из столиков и готовил уроки по Торе, и сказала: вей-из-мир, с какой стати теперь родственник? А тип сказал: ну, мадама, у нас времени нету, если вы их знаете, так, может, вы мне скажете, где они, потому что у них дом без никого. Он говорил с ошибками, хотя и выглядел старожилом, и Белла сказала ему тут же, что, конечно же, что у них теперь никого нет, потому что они не паразиты, они такие люди, что почем зря вкалывают за кусок хлеба, с утра до вечера они там, на другой улице, в лотерейной банке, а вот это ихний пацан, и вы, сударь, подождите здесь минутку, а я пока сбегаю, позову их. И Белла помчалась, даже передник свой не сняла, а тип взглянул на Мумика, и подмигнул ему, а Мумик ничего в ответ на это не выразил, потому что очень хорошо знал, как не надо себя вести с чужими, с кем не знаком, а тип лишь пожал плечами и стал читать газету, которую Белла оставила развернутой, и сказал в пустоту, что хоть нынче и дождь, год все одно будет с засухой, только этого нам не хватало. Но Мумик, который вообще-то мальчик воспитанный, не остался слушать, а вышел наружу к дождю и санитарной машине, и забрался на заднюю ступеньку, которая там была, и стер дождь, который был на маленьком круглом окне, и заглянул внутрь, и увидел самого старого на свете человека, который плавал там внутри, вроде рыбы в аквариуме. Он был в пижаме с синими полосами и сморщенный, как бабка Хени перед тем, как помереть. Кожа у него была чуть желтая и чуть коричневая, словно у черепахи, и свисала с шеи и рук, которые были худющие, а голова совсем лысая, а глаза голубые и пустые. Он греб в воздухе машины, сильно двигаясь во все стороны, и Мумику вспомнился грустный швейцарский крестьянин, которого тетя Итка и дядя Шимек привезли в подарок внутри маленького и круглого стеклянного шарика со снегопадом, который Мумик случайно разбил, и, недолго думая, Мумик открыл дверь и поразился, услышав, что этот человек говорит сам с собой странным голосом, то выше, то ниже, то возбужденно, то чуть не плача, словно дает представление или рассказывает такую историю, что ему не верят, и в тот же миг, это уж и вовсе трудно понять, Мумик на тыщу процентов уверился, что старик этот — Аншель, младший брат бабки Хени, мамин дядя, о котором всегда говорили, что Мумик на него похож, особенно подбородок, и лоб, и нос, и который писал рассказы для маленьких детей в заграничных газетах, но ведь Аншель умер у нацистов, да сотрется их имя и память, а этот выглядит живым, и Мумик надеялся, что родители согласятся растить его дома, потому что после смерти бабки Хени мама сказала, что она хочет только одного, прожить остальную жизнь спокойно, и тут как раз мама идет, какая жалость, что Мумик тогда не подумал о Мессии, а за ней бежит Белла, волоча свои больные ноги, с которыми так повезло Мерилин Монро, и кричит маме на идише: только без паники и не пугайте мне ребенка, а за мамой и Беллой бредет его отец, эдакая громадина, и еле дышит, а лицо у него красное, и Мумик подумал, что это и вправду серьезно, раз уж они оставили лотерейную банку. Ладно, тут водитель санитарной машины не спеша сложил газету и спросил, семья ли это Нойман и родственники ли они покойной Хени Минц, и мама странным голосом сказала: да, это была моя мать, что тут случилось, и толстый шофер улыбнулся толстой улыбкой и сказал, что ничего не случилось, что тут может случиться, все всегда ждут, что что-нибудь случится, а мы только привезли вам дедушку, дай вам Бог счастья. И тут все вместе пошли к задней двери санитарной машины, и шофер залез внутрь и легко взял на руки старика, и мама сказала: ой чтоб мне так жить, это Аншель, и так закачалась, что Белла побежала в кафе, и притащила ей стул, как раз вовремя, и шофер снова сказал, что не надо так пугаться, кабы, не дай Бог, чего худого не вышло, а после того, как поставил старика на землю, хлопнул его дружески по спине, которая была морщинистой и вдобавок совсем скрюченной, и сказал ему: ну, вот тебе твоя мишпухе[75], господин Вассерман, и сказал папе и маме, уже десять лет он у нас в сумасшедшем доме умалишенных в Бат-Яме, и всегда его не поймешь, всегда поет и говорит сам с собой как нынче, молится или еще чего, и вообще не слышит, чего с ним говорят, как глухой, небех[76], вот твоя мишпухе!