Опасный менуэт

А в одном из прекрасных итальянских палаццо, это было русское посольство, обосновался новый посланник из Петербурга, граф Скавронский, недавно женившийся на Катеньке Энгельгардт. Ее-то мы как раз и застаем в интерьере за ломберным столиком. И с кем?! С Виже-Лебрен! Художница пишет ее портрет. Но как заставить эту красавицу оживиться, как стереть с ее лица сонную меланхолию? Элизабет не может писать ленивых лиц, должно же эту красавицу что-то возмутить, огорчить, заставить улыбнуться!

И, несмотря на полное отвращение к картам, этому пустому времяпрепровождению, Элизабет играет. Но не спускает глаз с лица визави, стараясь уловить нужное выражение. Она даже идет на хитрость.

— Синьора Скавронская, послушайте, какую веселую историю я расскажу! — и несет какую-то ахинею о своем муже.

Кстати, он тоже здесь и, конечно, как всегда, вместо того, чтобы просто любоваться живописью Италии, выискивает по мастерским, лавчонкам то, что можно подороже продать в Париже. Фи! Как этого не любит Элизабет!

О, если бы за один сеанс удалось расшевелить красавицу! Но нет, они встречаются уже не первый раз, а портрет не дается никак. Позднее художница напишет: "Граф Скавронский отличался благородными и правильными чертами лица, а также чрезвычайной бледностью, происходившей от слабости его здоровья, что не мешало ему, однако, быть чрезвычайно любезным собеседником. В его разговоре было столько же изящества, как и ума. Графиня была мила и прекрасна, как ангел. Знаменитый Потемкин, ее дядя, осыпал ее богатствами, которым они не могли найти никакого применения. Ее главным желанием было лежать на диване, закутавшись в большую черную шубу и без корсета. Свекровь выписывала для нее из Парижа сундуки с нарядами, лучшими из тех, что делала модистка Марии-Антуанетты. Не думаю, чтобы графиня открыла хотя бы один из них… Она отвечала: зачем? для кого? для чего? То же самое сказала она мне, показывая свой ларчик для драгоценностей. В нем были огромные бриллианты, подаренные Потемкиным. Весь день Скавронская проводила ничего не делая, она не получила никакого образования, ее разговор вовсе ничего собой не представлял и, несмотря на это, благодаря своей восхитительной внешности она была неотразимо очаровательна".

Зоркий глаз у художницы! Немало помучилась она, делая этот портрет. Но глаз у Элизабет не только зоркий, но и добрый, чисто женский. Язвительный И.М. Долгорукий совсем иначе высказался о Екатерине Васильевне Скавронской: "Она всех сестер была пригожее, а дядюшка в нее влюбился; влюбиться на языке Потемкина значило "наслаждаться плотью…" Потемкин не желал отпускать от себя "этого ангела во плоти". Графиня проводила дни в праздности, вечера за картами, которые также оставляли ее почти равнодушной". Но красота, действительно, сила, Державин называл эту лентяйку "магнитом очей".

— Графиня, — говорила Элизабет, — разбудить вас может только любовь! Запомните мои слова: она придет когда-нибудь, да, да, и вы сами не узнаете себя.

Виже-Лебрен наколдовала. Скавронской было далеко за 30, когда она встретила графа Липа, безумно влюбилась и ее стало не узнать. А пока… Пока Элизабет тщетно пыталась оживить это прелестное создание, наполненное меланхолией и флегматичностью.

Однажды она отправилась на один из живописных итальянских холмов. Сопровождать ее вызвался Пьер Лебрен, не нести же хрупкой женщине этюдник, мольберт, да еще краски, кисти и зонт? Жена не выносила жаркого солнца, не желала портить цвет лица. И Пьер тащил все это, ворча и не скрывая злости.

Когда-то чувства их были взаимными, оба художники, оба были увлечены друг другом, ему нравилась оживленная, подвижная, милая Лизи. Но вскоре стало очевидно, насколько талантлива, плодовита, неутомима в работе жена, настолько же бездарен Пьер. И, как человек практический, он бросил живопись и занялся коллекционированием, перепродажей картин. Но в глубине души вряд ли прощал жене ее превосходство. Оттого в семейных диалогах постоянно возникал язвительный тон. Понятно: какой муж смирится с превосходством жены?..

Остановившись на холме, Элизабет внимательно оглядывала окрестности, ведя рассеянный разговор с мужем.

— Ты отнес мой портрет мадам Боссе на продажу?

— Отдал на комиссию.

— К чему эта комиссия? Я уже известная художница, академик живописи, при чем тут комиссия?.. И за сколько собираешься продать?

— Чем больше, тем лучше, конечно. Пока веду переговоры, хотя…

— Что "хотя"?

— Хотя лучше, если бы ты писала пейзажи в духе Пуссена. Пейзажи покупают охотнее.

Она взглянула на него с оскорбленным видом.

— Ты так считаешь? Портрет — это высшее искусство. Это мой жанр!

Тут Виже-Лебрен остановила свой взгляд на одном из видов, выбрала нужную точку и велела мужу поставить мольберт под деревом. Это была пиния, крона которой вполне заменяла зонт.

— Раскрывать мольберт?

— Не надо. Я сделаю зарисовки, пока нужен только этюдник. Лучше пойди к нашей дочке. А то с гувернанткой ей скучно.

— Кстати, в одной галерее интересовались опять этой твоей… австриячкой, этой картежницей. — Пьер вспомнил о королеве.