Билл Мэлони откашлялся, отбросил со лба волосы и бодро улыбнулся присяжным. Некоторые машинально улыбнулись в ответ, но, осознав ситуацию, тут же стерли улыбки с губ. Не очень-то принято улыбаться убийце.
— Все началось в тот день, — сказал он, — когда седьмого мая военные упустили свою ракету. В подвале у меня оборудована мастерская. Я провожу там большую часть времени. У ракеты, как вы знаете, была атомная боеголовка. Я думаю, из-за этого дела потеряли свои погоны штук пятнадцать генералов. Ракета взорвалась в холмах в сорока милях от города. Толчок разбил часть моей аппаратуры и раскидал материалы. Меня сбило с ног.
Я вскочил и обернулся, проклиная весь белый свет. И там, где всегда стояло мусорное ведро, оказалась комната. Ведущая в комнату арка была широкой, и я хорошо видел, что находилось внутри. Я сказал себе, что, должно быть, меня хорошо шарахнуло, раз я вижу такое. И в течение минуты я задавался вопросом, уж не галлюцинации ли у меня вследствие взрыва?
В комнате, которую я видел, не было никакой мебели — по крайней мере, мебели в нашем понимании. Там стояли большие кубы из тусклого серебристого металла и другие кубы, поменьше. И еще, я не мог понять, откуда исходит свет.
Будучи всегда любопытным, я, озираясь, прошел под аркой. Единственной вещью, которую я нашел в этой комнате, была какая-то штуковина, лежащая на самом большом кубе. Самое интересное, что она почти ничего не весила.
Представьте себе обруч для ребенка, сделанный из серебристой проволоки, внутри которой находилась самая черная чернота, какую я когда-либо видел. Она была как-то натянута на обруч, как кожа на барабан.
И когда я вертел его в руках, то почувствовал сильную вибрацию и не успел глазом моргнуть, как комната вдруг исчезла, а я наткнулся на мусорное ведро. Но в руках у меня оставался этот проклятый обруч. Обруч с натянутой на него чернотой.
Я принес его к столу, где было получше освещено, взял в одну руку и осторожно ткнул пальцем в этот странный черный материал. Мой палец прошел прямо через него, а я ничего не почувствовал. Не убирая пальца, я заглянул с другой стороны.
И так получилось, что я тут же дал название этой штуковине. Я сказал: «Балдежная штука!». И с тех пор так и стал называть ее — «Балдежная». Дело в том, что мой палец не вылез из черноты с другой стороны. Я сунул туда целую руку до самого локтя, но с другой стороны не появилось ничего. Испугавшись, я мгновенно вытащил ее. Рука была в порядке. И мне показалось, что там, где она побывала, было гораздо теплее.
Ну, можете себе представить, что для меня значило завладеть такой штуковиной? Я забыл про сон и еду. Я должен был узнать, что это такое и как оно действует. Я не видел своей руки по другую сторону обруча. Я поставил его перед лицом и попытался сквозь черноту коснуться своего носа, но ничего не получилось. Я так глубоко засунул туда руку, что мог бы обхватить всю голову…
— Я протестую! — прервал его Эмери Хитер. — Все это не имеет никакого отношения к факту…
— Мой клиент, — тут же ожил Джастин, — описывает происшествия, приведшие к предполагаемому убийству.
— Протест отклонен, — объявил судья.
— Спасибо, — поклонился Мэлони и продолжил: — Я решил, что моя рука где-то же должна быть, когда я совал ее в Балдежную. Но явно не в нашем измерении. Возможно, даже не в нашем времени. Но где-то она быть должна. И я решил узнать, что находится по другую сторону черноты. Для этого я мог использовать осязание. И это меня заинтриговало.
Я сунул руку в обруч и пошел вперед, держа его перед собой. Я прошел пять шагов, прежде чем моя рука обо что-то ударилась. На ощупь это казалось гладкой стеной. Но в моем подвале не было такой стены.
В науке должны существовать какие-нибудь меры предосторожности, но тогда я не думал об этом. У меня были догадки, что по другую сторону черноты могло оказаться и нечто недружелюбное, но это меня не останавливало. Я перевернул обруч и сунул через него руку с другой стороны. Там не оказалось никакой стены. Зато я испытал страшную боль. Я выдернул руку и увидел, что она вся в лопнувших капиллярах. Я положил обруч и некоторое время скакал по подвалу от боли. Затем я определил, что у меня тяжелый случай обморожения. Лопнувшие капилляры показали, что рука побывала в вакууме. А обморожение второй степени означало температуру около абсолютного нуля. Казалось вероятным, что я высунул руку в открытый космос. Я был доволен, что это рука, а не голова.
Я поставил обруч на скамейку и стал пихать в него самые разные вещи, а через некоторое время вытаскивать. Потом я сделал массу записей о воздействии абсолютного нуля на различные материалы.
Но к тому времени я донельзя устал, так что отправился спать. На следующий день я выпил кофе, а затем соорудил небольшой перископ. Засунул его в обруч — и ничего не увидел. Я перевернул обруч, проверил термометром, зажатым в руке, — достаточно тепло. Но перископ и с этой стороны ничего не показывал. Я задумался, не происходит ли что-нибудь со световыми лучами, когда они проходят через черноту. Впоследствии оказалось, что я был прав.