В конце 1839 года Бальзак разрешил новой корреспондентке навестить его в Жарди. Сгорая от любопытства, она оказалась перед закрытыми дверьми – хозяин отсутствовал. «Мари» довольствовалась тем, что осмотрела окрестности, насладилась царившей вокруг «интеллектуальной атмосферой», взяла на память в саду какую-то мелочь. В письме, полном смущения и нежного уважения, гостья приносила извинения: «Вы были добры лишь наполовину. Вы позволили мне подойти к порогу вашего прибежища, но двери были закрыты. Тем не менее я благодарна, что вы выполнили половину моей просьбы, и прошу простить меня: сознаю все неприличие воровства, которое я позволила себе совершить у вас. Но я была не в себе, не в себе до того, что плакала от радости, счастья находиться там, где вы творите, к чему вы привязаны. Простите меня, как прощают умалишенных. Чтобы успокоить мою совесть, позвольте взамен преподнести вам письменный прибор, принадлежавший когда-то госпоже де Ламуаньон и доставшийся мне в наследство от этой вдовы, рядом с которой я провела детство, моей благодетельницы». Она также добавляет, что вот-вот расстанется со своей дорогой Бретанью.
Простота и восторги, вот чего ему так не хватало! Бальзак чувствует, как возвращается молодость. Теперь ему недостаточно писем, нужно лицо, взгляд, звук голоса. В начале 1840 года они встречаются. Писатель очарован своей новой «Мари» и немедленно рассказывает ей о своих невзгодах. Она все понимает, утешает и, без особых церемоний, становится его любовницей. Новая возлюбленная предлагает помощь и в его затруднительном финансовом положении – дает взаймы десять тысяч франков. В ответ он дарит гранки «Беатрисы» с собственной правкой (когда-то он сможет вернуть долг!): «Вот гранки, моя работа над „Беатрисой“ – вы заставили меня полюбить эту книгу, как никакую другую, она связала нас дружбой. Я дарю такого рода вещи только тем, кто любит меня, ведь это свидетельства моих долгих трудов и терпения, о которых говорил вам. За этими чудовищными бумагами проходят мои ночи. Среди тех, кому я преподнес нечто подобное, нет сердца чище и благороднее вашего…
Бальзак не успевает завершить пьесу, как его чувства оказываются перед серьезным испытанием. Он уверен, что его любовница – идеальная женщина, с пылким сердцем и незапятнанным прошлым. Некий Эдмон Кадор, на самом деле журналист Роже де Бовуар, раскрывает ему истинное положение дел: Элен де Валет – вдова Гужон, у нее внебрачный сын, она богатая содержанка, жизнь ее – череда приключений, в списке тех, кто пользовался ее благосклонностью, последним числится автор этих разоблачений. Итак, ангельская Элен – нимфоманка, зарабатывающая своим телом, готовая к любым компромиссам. Теперь она проводит лето в Бретани, быть может, одна, быть может, с другим мужчиной. Оноре отказывается верить, что так обманут, требует от «Мари» объяснений. Та перепугана, отвергает все обвинения (на что потребовалось не одно послание): «После вашего письма жизнь моя – сплошной кошмар, когда я отвечала вам, не владела собой. Думала только об одном, как заставить вас поверить, что никогда не любила господина Кадора. Теперь вам нужны детали и правда по каждому его обвинению. Попробую рассказать вам все, но, Боже мой, вы должны верить моим словам, ведь я буду говорить с вами, как с Господом». Дальше она намекает на некие предложения, которые делал ей Кадор, на письмо, которое ему отправила, на его наглый визит и на сопротивление, которое ему оказала, будучи женщиной порядочной: «Я никогда не принадлежала этому человеку… Он забавлял меня, я терпела его из страха и кокетства… Но повторяю, сама дала ему в руки оружие против себя. Он может сказать, что я ему принадлежала. Ложь, но вы можете этому поверить… Господин Кадор очень тщеславен. Он был бы счастлив, если бы его имя упоминалось в связи с именем человека вроде вас… Мне придется расплачиваться за преступное легкомыслие, но вы, любимый мой, должны оставаться в стороне… Если ему удастся скомпрометировать мое будущее, вернусь к своему одиночеству, которое оставила только ради вас. Здесь, на полуострове Рюк, есть монастырь… и моя подруга, отправлюсь к ней. Об этом с радостью думаю уже шесть лет. Мне не хватало лишь нового несчастья, чтобы решиться».