Оно

– Хейо, Сильвер! -кричал Билл, наезжая на сигнал, стоявший прямо перед Сильвером у заградительного барьера, вдающегося под прямым углом в открытое окно ювелирного магазина.

– Хейо, Сильвер, давай!!!!

Сильвер ударился о барьер на скорости больше 40 миль в час, и барьер полетел: центральная доска – в одном направлении, опоры в форме буквы "А" – в двух других. Одра кричала и сжимала Билла так сильно, что ему трудно стало дышать. По всем улицам и сверху, и снизу Мейн-стрит, Канал-стрит и Канзас-стрит люди стояли в дверях и на обочинах дороги и наблюдали.

Сильвер влетел на обочину. Билл почувствовал, как его левое бедро и колено проскребло по стене ювелирного магазина. Он чувствовал, как переднее колесо Сильвера задрожало, и понял, что сейчас упадет...

...но потом инерционный рывок Сильвера вывез их обратно на дорогу. Билл свернул, чтобы обогнуть перевернутый бак, и снова выехал на улицу. Взвизгнули тормоза. Он увидел большой грузовик, летящий прямо на них, и не мог прекратить смеяться. Он проехал по месту, где грузовик прогромыхал секунду спустя. Рассчитывай время, мудак!

С криками, с льющимися из глаз слезами, Билл нажимал на гудок Сильвера, вслушиваясь, как каждый хриплый резкий звук вонзается в яркий дневной свет.

– Билл, ты убьешь нас обоих! – кричала Одра, и хотя в голосе ее слышался ужас, она тоже смеялась.

Билл снова повернул Сильвера и на этот раз почувствовал, как Одра наклоняется вместе с ним, что позволяло легче управлять велосипедом, помогая им двоим жить с ним, хотя бы в этот короткий промежуток времени, сливая три живых существа в одно.

– Ты так думаешь? – крикнул он в ответ – Я знаю! -прокричала она, а потом обняла его за то место, где не прекращалась стойкая и приятная эрекция. – Но не останавливайся!

Но он не мог ничего поделать. Скорость Сильвера стала спадать на Ап-Майл-Хилле; громыхание карт снова становилось отдельными выстрелами. Билл остановился и повернулся к ней. Она была бледна, глаза широко открыты, явно испуганные и смущенные.., но разбуженные, живые и смеющиеся.

– Одра, – сказал он, смеясь вместе с ней.

Он помог ей слезть с велосипеда, прислонил Сильвера к кирпичной стене и обнял ее. Он целовал ее лоб, глаза, щеки, рот, шею, грудь. Она прижимала его к себе.

– Билл, что со мной было? Я помню, как сошла с самолета в Бангоре, а больше не могу вспомнить ничего. С тобой все в порядке?

– Да.

– А со мной?

– Да. Уже все.

Она оттолкнула его, чтобы посмотреть на него.

– Билл, ты что, не заикаешься?

– Нет, – сказал Билл и поцеловал ее. – Заикание прошло.

– Навсегда?

– Да, на этот раз, я думаю, навсегда.

– Ты что-нибудь говорил про рок-н-ролл?

– Не знаю, а разве говорил?

– Я люблю тебя, – сказала она.

Он кивнул и улыбнулся. Когда он улыбался, он выглядел очень молодым, несмотря на лысину.

– Я тоже люблю тебя, – сказал он. – А что еще надо?

8

Он просыпается от сна, не помня точно, что это было; помня лишь, что он видел сон, как будто был снова ребенком.

Он дотрагивается до гладкой спины своей жены, а она спит, тихонько дыша, и видит свои собственные сны. Он думает о том, как хорошо быть ребенком, но также хорошо быть взрослым и уметь разбираться в детских тайнах.., в детской вере и детских желаниях. «Когда-нибудь я напишу обо всем этом», – думает он, и знает, что это только предрассветные мысли, мысли-после-сна. Но так приятно думать об этом в утренней чистой тишине; думать, что детство имеет свои собственные приятные секреты и правила и что соблюдение этих правил требует всей храбрости и любви. Думать о том, что смотреть вперед можно, лишь оглядываясь назад, и что жизнь каждого человека имеет свою собственную имитацию вечности: колесо.

Что-то подобное Билл Денбро иногда думает, когда просыпается рано утром, после сна, когда он почти вспоминает свое детство и друзей, с которыми он разделял его.