ОНО

Одра включила свет у тумбочки и посмотрела на часики. Двенадцать минут четвертого. Она бы поспала, но это теперь для нее не имело значения — ничего не имело значения, кроме того, чтобы услышать его голос. Она хотела закончить ночь с ним. Если бы Билл был рядом с ней, ее часовой механизм работал бы синхронно с его, и она бы успокоилась. Кошмары ушли бы прочь. Он описывал чужие кошмары — это была его профессия, — но ей он никогда не давал ничего, кроме спокойствия. И этого спокойствия, странного холодного ядрышка в его пылком воображении, ей сейчас так не хватало. Она взяла телефонную книгу, нашла номер гостиницы в Дерри и набрала его.

— Гостиница Дерри слушает.

— Будьте добры, позвоните, пожалуйста, в номер мистера Денбро. Мистера Уильяма Денбро.

— Этому парню звонят когда-нибудь днем? — спросил клерк, и прежде чем она сумела подумать и спросить, что должно означать «этому», он ее соединил.

Телефон прозвонил раз, другой, третий. Она представила его, натянувшего одеяло до самого носа, могла представить, как одна рука его выпросталась наружу, нащупывая телефон. Она видела, как он делал это раньше, и любящая улыбка коснулась ее губ. Она погасла, когда телефон прозвонил четвертый раз… и пятый… и шестой. На половине седьмого звонка связь прервалась.

— Номер не отвечает.

— Черт знает что, — сказала Одра, более чем когда-либо напуганная и обеспокоенная. — Вы уверены, что позвонили в ту комнату?

— Да, — сказал клерк. — Мистер Денбро говорил по внутреннему телефону минут пять назад. Я знаю, что он на тот звонок ответил, потому что свет на щите горел минуту-две. Он, должно быть, пошел в другой номер.

— Так, а какой это был номер?

— Я не помню. Шестой этаж, по-моему. Но… Она опустила трубку на рычаг. Вдруг четкая, определенная, наводящая уныние мысль пришла ей в голову. Это была женщина.

Какая-то женщина позвонила ему… и он ушел к ней. Ну что теперь, Одра? Как мы с этим справимся?

Она чувствовала, что подступают слезы. Они щекотали ее глаза и нос; она могла чувствовать комок рыданий в глубине горла. Никакого гнева по крайней мере пока не было… только болезненное чувство утраты и ненужности свободы.

Одра, держи себя в руках. Ты делаешь слишком поспешные выводы. Сейчас середина ночи, тебе приснился страшный сон, и теперь тебе видится Билл с другой женщиной. Но это не обязательно так. Что тебе нужно сделать, так это встать — так или иначе, ты больше не уснешь. Включи свет и дочитай роман, который начала в самолете. Помнишь, что говорит Билл? Лучший допинг. Книга — здоровье. Никакого возбуждения. Больше никаких ударов-кошмаров и слышащихся голосов. Дороти Сойерс и Лорд Питер, вот билет. Девять Портных. Так и до рассвета не дотянешь. Это…

Вдруг в ванной комнате включился свет; она видела его под дверью. Затем щелкнула задвижка, и дверь широко распахнулась. Она уставилась на нее, глаза округлились, руки инстинктивно закрыли крест-накрест грудь. Сердце начало биться о грудную клетку, и кислый привкус адреналина наполнил рот.

Тот же голос, низкий и протяжный, сказал: «Мы все здесь внизу летаем. Одра». Последнее слово было длинным, низким угасающим вскриком: «Одрааааааа ааа», который закончился снова тем болезненным булькающим звуком, так похожим на смех.

— Кто там? — закричала она, подавшись назад.

Это не было мое воображение, никоим образом, вы не должны говорить мне, что…

Щелкнул телевизор. Она обернулась и увидела клоуна в серебристом костюме с большими оранжевыми пуговицами, дурачащегося на экране. Там, где должны были быть глаза, виднелись лишь черные глазницы, и, когда его нарисованные губы растянулись в ухмылку, она увидела, острые, как бритвы, зубы. Он держал отрубленную голову, с которой капала кровь. Ее глаза закатились, рот открылся, но она могла хорошо разглядеть, что это голова Фрэдди Файерстоуна. Клоун смеялся и танцевал. Он раскачивал голову, и капли брызгали на внутреннюю часть экрана. Она слышала, как они там шипят.

Одра пыталась закричать, но ничего не вышло, кроме слабого стона. Она нащупала платье, висевшее на спинке стула, и сумочку. Распахнула дверь и громко захлопнула ее за собой, тяжело дыша, с белым как бумага лицом. Она выронила сумочку и кое-как натянула через голову платье.

— Лети, — сказал из-за нее низкий, хихикающий голос, и она почувствовала, как холодный палец ласкает ее голую пятку.