ОНО

И поэтому они пошли той дорогой; а затем там была дверь, крошечная деревянная дверь, не больше трех футов высотой, дверь, которую можно видеть в книге сказок, и на двери была отметина. Она не могла вспомнить, что это была за отметина, какая-то странная руна или символ. Но она собрала весь свой ужас в одну фокусирующую точку и вырвала себя из того другого тела, тела той девочки, кем бы она

(Беверли, Беверли)

ни была.

Она сидела, вытянувшись в струну на незнакомой кровати, в поту, с широко открытыми глазами, учащенно дыша, будто только что пробежала кросс. Руками она коснулась ног, возможно, они мокрые и холодные от воды, через которую она шла в своем сне. Но ноги были сухими.

Затем она долго не могла сориентироваться — это был не их дом в Топанга-Каньоне или квартира на Флит-стрит. Это было какое-то чужое место, обставленное кроватью, комодом, двумя стульями и телевизором.

«О, Господи, давай Одра…»

Она резко потерла руками лицо, и болезненное ощущение дезориентации отступило. Она была в Дерри. Дерри, штат Мэн, где ее муж провел детство, о котором, как он сказал, он больше не помнит. Незнакомое ей и не особенно хорошее место по своей атмосфере, но, по крайней мере, известное. Она была здесь, потому что Билл был здесь, и она увидит его завтра, в гостинице Дерри. Что бы ужасного здесь ни случилось, что бы ни означали те новые шрамы на его руках, они встретят это вместе.

Она позвонит ему, скажет, что она здесь, потом придет к нему. После этого… ну…

На самом деле, она не имела никакого представления, что будет после этого. Дезориентация, это желание быть в каком-то месте, которого по существу не было, снова наступала. Когда ей было девятнадцать лет, она проделала турне с жалкой театральной труппой; сорок никем не замеченных спектаклей «Мышьяк и Старый Шнурок» в сорока ничем не примечательных городках и городишках. Все они прошли за сорок семь совсем не замечательных дней. Она начала с «Бобового Театра» в Массачусетсе и закончила в «Сыграй это снова, Сэм» в Саусалито. И где-нибудь в промежутке, в каком-нибудь городке Среднего Запада вроде Амес, Айова, или Грэнд Айл, Небраска, или, может быть, Джубели, Северная Дакота, она вот так просыпалась в середине ночи, охваченная паникой, без ориентации, не понимая, в каком городе она находится, какой сейчас день и вообще зачем она там, где она была. Даже ее имя казалось ей нереальным.

Это чувство сейчас снова вернулось. Ее дурные сны не прекратились с пробуждением, и она почувствовала неконтролируемый страх. Город, казалось, сдавил ее, как удав. Она могла чувствовать его, и ощущения, которые он вызывал, не были хорошими. Она даже пожалела, что не последовала совету Фрэдди и не осталась.

Ее сознание сосредоточилось на Билле, хватаясь за мысли о нем, как тонущая женщина схватилась бы за доску, за спасательный пояс, за все, что

(мы все летаем здесь внизу. Одра)

держится на поверхности.

Холодок пронизал ее, и она скрестила руки на обнаженной груди. Озноб покрыл ее кожу мурашками. На мгновение ей показалось, что какой-то голос говорит вслух, но внутри ее головы. Как будто там сидел кто-то чужой.

Я схожу с ума! Господи, что это?

Нет, — ответило ее сознание. — Это просто дезориентация… нарушение суточного ритма организма после перелета через несколько часовых поясов… беспокойство о муже. Никто не говорит внутри твоей головы. Никто…

«Мы все здесь внизу летаем, Одра, — сказал голос из ванной комнаты. Это был реальный голос, реальный, как сам дом. И лукавый. Лукавый и издевательский, и злой. — Ты тоже будешь летать». Голос издал плотоядный смешок, который убывал, пока не стал звучать, как свист в засорившейся канализации. Одра вскрикнула… затем прижала руки ко рту.

— Я не слышала этого.

Она проговорила это вслух, рассчитывая, что тот голос будет возражать ей. Он не возражал. В комнате было тихо. Где-то далеко в ночи просвистел поезд.

Внезапно ей так понадобился Билл, что ждать до утра казалось невозможным. Она была в стандартной комнате мотеля, такой же, как тридцать девять других номеров, но внезапно это показалось ей слишком. Все. Когда вы начинаете слышать голоса, это уже слишком. От этого бросает в дрожь. Она, казалось, вновь скатывалась в кошмар, которого совсем недавно избежала. Она чувствовала себя испуганной и ужасно одинокой. Хуже, — подумала она. — Я чувствую себя мертвой. Вдруг ее сердце дважды толкнулось в грудь, заставив ее хватать воздух и испуганно кашлять. На мгновение она почувствовала страх от сидения на одном месте, клаустрофобию внутри собственного тела и подумала, не имеет ли весь этот ужас в конце концов банальных физических причин: может быть, у нее будет сердечный приступ. Или уже был.

Сердце отпустило, но с трудом.