«У литераторов проложена магистраль из подсознания, — отвечал обычно Билл, пренебрегая собственными (растущими из года в год) сомнениями, в том числе и насчет подсознания. — Но те, кто пишет об ужасах, углубляются в область… постподсознания, если угодно».
Весьма элегантно, но особого доверия не вызывает. Подсознание? Наверное, в этом что-то есть, но Билл почему-то считал, что спекулирующие этим словом «пускают пыль в глаза», «вешают лапшу на уши», «создают бурю в стакане воды» — как угодно, любая из метафор все равно не объяснит сути сновидений, смутных устремлений и «ложной памяти», которые в действительности не что иное, как мысленные испражнения. Но репортерской братии с их блокнотами и миниатюрными японскими диктофонами было необходимо нечто большее, и Билл по возможности подыгрывал им. Билл отдавал себе отчет в том, что труд беллетриста — тяжелый и неблагодарный. Это объяснять не приходилось. «Приятель, спроси что-либо полегче, например, кто резал сыр?»
«Ты всегда знал, что это риторический вопрос, — продолжал свою мысль Билл, — вплоть до звонка Майка. А теперь ты знаешь, как правильно его поставить: не откуда ты черпаешь сюжеты, а почему. Да, безусловно, магистраль и все такое прочее, но не в понимании Фрейда или Юнга; не изнутри идет эта отводная система, не из подземной каверны, полной ожидающих удобного случая морлоков. На другом конце трубы — ничего кроме Дерри. Только Дерри и…»
«…и кто это вышагивает по моему мосту?»
Билл вдруг вытянулся в струну и непроизвольно отставил свой локоть, упершись в бок толстяка.
— Будьте внимательней, — буркнул тот. — Вы меня толкаете.
— Подберите свои локти, и я п-постараюсь не з-задевать вас, — немедленно выплеснул накопившееся раздражение Билл. Толстяк одарил его кислым взглядом типа «что-за-чепуху-вы-мелете», но Билл не отвел глаз, и тот отвернулся, угрюмо бурча что-то под нос.
«Кто здесь?»
«Кто это ходит по моему мосту?»
Билл вновь посмотрел в иллюминатор и подумал: «До сих пор мы были на высоте».
В кистях и затылке покалывало. Одним махом он допил «кровавую Мэри». Кадры сменились.
«Сильвер». Его велосипед. Как он гонял на нем, названном в честь лошади «Одинокого Странника». 28-дюймовый «Шванн». «Ты когда-нибудь убьешься, Билл», — предупреждал его отец, хотя и не особенно настойчиво. После смерти Джорджа он сильно сдал. Раньше он был твердым. Строг, но справедлив. После случая с Джорджем его стало легко обвести вокруг пальца. Он проявлял отцовскую заботу, давал наставления, но делал это по привычке, бесстрастно. Казалось, он постоянно прислушивался, не вернулся ли Джордж.