Сначала ветер дул в спину: не так страшно, даже приятно — ветер подгонял ближе к дому. Стоило свернуть на Канал-стрит, и сразу обнаруживалось, что ветер чуть ли не встречный. Идти стало тяжелее, почти невмоготу… Временами казалось, что Бен стоит на месте. Шарф уже не спасал. Глаза слезились, слизь в носу спрессовалась. Ноги начали потихоньку неметь. Бен уже не раз совал руки в рукава, пытаясь поймать ускользающее тепло. Ветер свистел и выл, издавая моментами звуки живого существа
Постепенно — вместе с уходом тепла — Бена охватывала боязнь, но он еще бодрился. Приходили на ум прочитанные им рассказы Джека Лондона, в которых люди погибали от холода. А ведь в такой вечер и действительно можно замерзнуть: температура опустилась до -15°C.
Бодрость была труднообъяснимой: этакое меланхолическое ощущение. Бен снаружи; его гонит ветер, и за ярко освещенными окнами никому нет дела до парня. Все люди сидят внутри, в тепле и на свету, и даже не предполагают, что снаружи проходит Бен. Вот именно это ощущение борьбы с ветром и морозом в одиночку и придавало Бену бодрости.
Мороз втыкал «кусачие» иголки, но воздух был свежим и чистым. Из носа клубился парок.
Когда последняя желтовато-оранжевая линия скрылась за горизонтом и на небе возникли первые алмазные лучики звезд, Бен подошел к каналу. Отсюда до дома оставалось всего три квартала, и мальчик уже предвкушал домашнее тепло, разливающееся по лицу и ногам, восстанавливая кровообращение, заявляющее о себе приятным покалыванием во всех членах…
И… застыл.
Канал замерз в бетонных берегах; его розово-молочная поверхность потрескивала, похрустывала, клубилась паром. Он и неподвижный казался живым в морозную зиму, живым и неповторимым в своей уникальной красоте.
Бен повернул к юго-западу. К Барренс. Ветер опять дул в спину. Теплые брюки трепетали и хлопали по ляжкам. Канал был закован в бетон где-то на полмили; затем бетонное ограждение заканчивалось, и река протекала через Барренс, зимой представлявший собой скелеты кустарника с замерзшими ягодами и голые торчащие ветки.
Внизу стояла фигура.
Бен задержал на ней взгляд, подумав:
На фигуре был серебристо-белый костюм клоуна. Его безжалостно трепал северный ветер. Ноги фигуры были обуты в карикатурно-большие оранжевые ботинки. Костюм сверху донизу был застегнут на пуговицы-помпоны. Рука удерживала связку воздушных шариков; Бену показалось, что шарики плывут в его направлении. Он недоверчиво похлопал глазами: шарики не исчезли.
Вероятно, это галлюцинация или мираж, вызванный капризами погоды. Конечно, мог быть и человек — там, на льду; возможно, что он действительно одет клоуном. Но шарики-то не могут плыть против ветра! Значит, это ему мерещится.
Было что-то недоброе в голосе, что-то отталкивающее, и мальчику захотелось бежать отсюда со всех ног, но ноги будто примерзли к мостовой, как качели, вмерзшие в землю на школьном дворе.
Клоун пошел по льду к мосту через канал, направляясь к месту, где стоял Бен. Тот наблюдал за фигурой как кролик за удавом. Шарики на морозе почему-то не полопались; они плыли впереди клоуна и над ним. А должны были плыть в Барренс — в противоположном направлении… Откуда, решил для себя Бен, и идет галлюцинация.
Но вот теперь Бен заметил и кое-что еще…
Хотя последние лучи дневного света еще касались розоватого льда канала, у клоуна не было тени. Никакой.