ОНО

Скольжение прекратилось, как только ноги Бена коснулись воды. Это был один из маленьких ручейков, сбегавших в Кендаскейг меж высоких деревьев, стоявших по правую сторону от Бена; было темно как в пещере. Слева посреди ручья лежал Генри Бауэрс — на спине; его глаза были полуприкрыты и закатились; из его уха текла кровь, сбегая в сторону Бена тонкими нитями.

«О мой Бог, я убил его! Я убийца! О Боже!»

Забыв о том, что позади остаются Белч и Виктор (а возможно, решив, что они потеряют всякий интерес к Бену, когда заметят, что их бесстрашный лидер мертв), Бен пошлепал вверх по течению к месту, где лежал Бауэрс. Видок у него был тот еще: от свитера остались лохмотья, джинсы в грязи, один кед потерялся в кустарниках. Бен смутно сознавал, что одна нога босая; все тело его болело и казалось сплошной раной. Больше всего досталось левой лодыжке: она распухла и прилипла к оставшемуся кеду. Бен щадил ногу; в итоге его походка была похожа на движение матроса, сошедшего на берег после длительного морского путешествия.

Он склонился над Бауэрсом. Генри непонимающе уставился на него, однако инстинктивно зацепив скрюченной и кровоточащей рукой лодыжку Бена. Рот его дергался, но кроме шипения и свиста не получалось ничего мало-мальски вразумительного. Однако Бен догадался, что тот говорит: «Убью, жирная сволочь».

Генри сделал попытку привстать, используя как опору ногу Бена, но тот моментально среагировал и отскочил. Рука Генри соскользнула в воду. Бен опять потерял равновесие и упал на задницу — в третий раз за последние четыре минуты, еще и прикусив язык. Вода брызнула в разные стороны под тяжестью тела. В глазах Бена блеснула радуга. Ему было наплевать на радугу, на кучу золота, на что угодно: решался вопрос его жизни.

Генри перевернулся на живот. Попытался встать. Упал. Подвигал руками и ногами и наконец встал, шатаясь. Уставился немигающими черными глазами на Бена. Челка болталась как обертка от «попкорна» при сильном ветре.

Бена обуяла досада. Нет — больше, чем досада. Он был в ярости. Он просто гулял с библиотечными книжками в руке, мечтал о поцелуе Беверли Марш, и ничего больше. А что теперь? Брюки в крови. Левая лодыжка кровоточит и мозжит — разбита или сильно зашиблена. Нога изрезана, язык прикушен, на животе — монограмма этой сволочи Бауэрса. Но главное — книжки из библиотеки. Бен представил, какие глаза будут у миссис Старрет, когда он объявит ей об утере книг и расскажет, при каких обстоятельствах. Любого повода — порезов, лодыжки, книг, даже мысли о грязной и, возможно, непригодной зачетной карточке в заднем кармане — было достаточно, чтобы Бен встал на ноги. Он неуклюже двинулся, разбрызгивая ногами воду, и, приблизившись к Генри, нанес ему удар в пах здоровой ногой.

Генри издал вопль, с каким птенцы выпадают из гнезда. Он согнулся, держась за промежность и косясь на Бена.

— А-ах, — произнес он на непривычно высокой ноте.

— Нормально, — удовлетворенно отметил Бен.

— О-ох, — пропищал Генри.

— Порядок, — повторил Бен

Генри медленно встал на четвереньки, согнувшись дугой; он все еще недоверчиво взирал на Бена.

— Ох.

— Чертовски неплохо, — процедил Бен.

Генри упал к его ногам, все еще придерживая руки между ног, и принялся кататься по ручью.

— О-о-ох, — стонал он. — Мои яйца. Ох! Ты попал мне по яйцам. Ох-ох! — Генри неистово катался в воде, и Бен приготовился дать деру. Чувство удовлетворения не покидало его, хотя он и смутился от того, что произошло.

— Ох. Ах. Ты, сволочь, разбил мне яйца.

Бен мог остаться здесь на непредсказуемый срок и отдохнуть, пока Генри не оклемается, но тут мимо правого уха, слегка задев висок, просвистел камень. Возникла сверлящая боль, закапала кровь. Бену показалось, что ужалила оса.

Развернувшись, он увидел Белча и Виктора, бежавших по ручью. В руке у каждого была речная галька. Очередной камень ударил его в колено. Бен охнул. Третий камень попал в щеку; глаза застлали слезы.

Бен вскарабкался на противоположный берег и устремился под защиту кустарника. Преодолев его (все же еще один камень попал ему по ягодице), он бросил короткий взгляд через плечо.