Only Two of Us (СИ)

— Понимаешь, Малфой похож на книгу с особо запутанными и неизученными рунами. Большую часть времени он выводит меня из себя, сбивает с толку, но если разобраться… У нас оказалось больше общего, чем можно предположить. Мне нравится проводить с ним время, спорить о разном, обсуждать книги… — она запнулась, заметив, что Джинни закатила глаза, но, проглотив обиду, продолжила: — Нам обоим было одиноко в Рождество, и поначалу я думала, что дело лишь в этом, а после каникул случившееся не будет иметь значения. Только вот когда я его увидела…

Она замолчала, припомнив, как он смотрел на нее в Хогвартс-экспрессе, а после — с противоположного конца Большого Зала. У нее перехватило дыхание, сжалось сердце, закружилась голова. Толпа вокруг исчезла, и они вновь остались одни в целом замке. Словно все остальное сжалось до размеров снежка и значило не больше растаявшего снега.

— Так почему вы скрываетесь?

Вопрос Джинни застал ее врасплох. И когда Гермиона постаралась ответить, хоть самой себе, поняла, что не может.

Все случилось само собой. Она помнила, как шагала рядом с Драко на следующее утро после возвращения. Помнила также теплое чувство внутри, поразительную беззаботность. И не только собственную. Из-за того, как неожиданно и крепко он схватил ее за плечи, она обронила книгу. Малфой поднял учебник, виновато улыбнулся. Пальцы Гермионы почти коснулись его протянутой руки, когда на горизонте вдруг возникли посторонние. Вся та магия разлетелась на осколки, обратилась в пыль под их ногами, потому что ухмылка на его лице имела эффект отрезвляющего контрзаклинания. Как и то, что, возвращая книгу, он холодно бросил: «Поаккуратнее, Грейнджер».

И она подыграла. Не только в тот раз. Далеко не только в тот раз…

***

Характеризуя отношения с Драко Малфоем в своей голове, Грейнджер неизменно представляла ежедневное катание на американских горках во время масштабного землетрясения. Если, конечно, можно назвать отношениями то, что происходило между ними вот уже месяц. Сама Гермиона больше склонялась к слову «безумие». Или «наваждение». Найти достаточно точное определение порой было весьма и весьма затруднительно.

Все ее одинокие часы спокойствия, все свободное время, что она обычно проводила в библиотеке, превратились в нескончаемую игру в прятки. А иногда — в откровенную погоню.

Гермиона чувствовала себя героиней шпионских фильмов, заведя глупую привычку озираться по сторонам, словно за ней постоянно следили. Что являлось не таким уж большим преувеличением, ведь в проклятом замке невозможно найти хоть какое-то подобие укрытия. Даже в комнате Драко, куда то и дело ломились его слизеринские приятели, отпускающие неуместные шуточки насчет противоположного пола, квиддича и докучливых профессоров.

Еще вчера она уговорила Малфоя выбираться через окно высокой гриффиндорской башни, а все потому, что кто-то настойчиво стучался в дверь. А неделю назад и вовсе заставила прятаться под кроватью и выслушивать, как Джинни подробно описывает волшебные каникулы, проведенные с Гарри в доме его покойных родителей.

До этого Гермиона не замечала за собой особого актерского мастерства, но, как выяснилось, напрасно. Разыгрывать ненависть рядом с Малфоем, когда поблизости появлялся посторонний, с каждый разом получалось все лучше. Хотя, возможно, причина крылась в давних привычках. Их публичные препирательства и раньше разносились по коридорам громкими криками и обоюдными оскорблениями. Теперь же казалось, будто древние стены трещали, разрывались от их ссор, а всякий, кто оказывался поблизости, испуганно ускользал подальше.

Только вот никто не знал: после, наедине, следовало не менее пылкое примирение. Пропорциональное тому, насколько горячей выходила фальшивая ссора.

Точно. Наваждение. Не иначе.

Тот факт, что Драко добровольно развешивал вместе с ней украшения, тоже был замаскирован идеально сыгранным презрением на его губах. И только Грейнджер давалось разглядеть, как его серые глаза выпытывали у нее обещание скорой благодарности. Которое она с готовностью передавала через заговорщический прищур, незаметно касаясь Малфоя при любом удобном случае.

И несколькими часами ранее подобный расклад не казался проблемой. Напротив. Гермиона еще никогда не чувствовала себя такой живой и довольной. Целый месяц она не думала, не анализировала, не взвешивала каждый шаг. Так почему, стоило рассказать о происходящем вслух, все сразу трансфигурировалось в проблему? Почему ее волнуют глупые определения и сомнения именно сейчас, перед дурацким праздником? И почему, черт возьми, ей так хочется задушить Дафну Гринграсс?

Определенно, все обстояло сложнее, чем в рождественскую ночь.

***

Драко тихо наблюдал, как Забини все глубже и глубже погружается в порочно-сахарное царство всех влюбленных. И с удовольствием посмеялся бы над тем, с каким усердием он организовывает незабываемый вечер для Пэнси, если бы сам не был одержим похожими идеями.

Три дня. Вот все время, что имелось у него в запасе. И если изначально цифра выглядела утешительно, вскоре Драко понял: ему не хватит и трех месяцев.