— Вот уже несколько недель ты никого не штрафовал, не назначал отработок. Даже перестал ворчать и отрывать крылья бабочкам, — пояснил Забини, проницательно следя за его реакцией. — Астория? — и прежде, чем Малфой успел вставить слово, продолжил: — Нет, слишком просто. Ее сестра? Кузина? Мать?
— Я не…
— Подожди, дай мне подумать, — Блейз погладил несуществующую бороду. — Она должна быть как минимум богиней, раз смогла заставить такого засранца, как ты, столь глупо улыбаться, и обладать неиссякаемым терпением, острым умом, унцией коварства… Кто же она? — он нетерпеливо постучал по ручке кресла. — Кто?..
Что ж, похоже, скрывать дальше бессмысленно.
— Гермиона Грейнджер.
В гостиной повисло неловкое молчание, а Малфой не раз проклял себя за несвоевременную откровенность. Но в глубине души знал, что не забрал бы назад признания, появись у него такая возможность. Реакция Блейза заботила его. Сильнее, чем хотелось признавать. Поэтому приходилось пытливо ждать, пока друг переварит информацию, надеясь, что после этого не придется его убить.
— Та неугомонная заноза в заднице, от которой ты хотел избавиться, подлив яд в ее утреннюю чашку кофе? — уточнил Блейз.
— Я вовсе не… — возмутился Драко, но под пристальным взглядом быстро признал поражение: — Да, это она. И если ты кому-нибудь проболтаешься, мне придется скормить тебя драконам.
— Договорились, — легкомысленно согласился Забини, удобнее устраиваясь в кресле. — А теперь я жажду подробностей.
Драко тяжело вздохнул и мысленно отмотал время вспять на месяц.
Гермиона Грейнджер ворвалась в его жизнь без предупреждений, как разрушительное, всепоглощающее стихийное бедствие. Всего за одну рождественскую ночь и каникулы, в течение которых у него появилось время обдумать случившееся в мельчайших деталях. Каждый час, проведенный наедине; каждую минуту, что Грейнджер его целовала; каждую секунду, когда выкрикивала его имя, затем доверчиво прижималась к нему во сне.
Невозможно. Вот слово, которым он описал произошедшее самому себе.
Потому что чем дольше Драко проигрывал в голове ту ночь, тем чаще в воспоминаниях всплывали их вечные перепалки, а также неизменное прошлое, заполненное взаимной ненавистью, враждой и его многолетними оскорблениями. Не исключено, что, если бы он поставил все «за» и «против» на воображаемые весы, они бы тотчас рассыпались на части, ведь одной ночи явно мало, чтобы перечеркнуть все остальное. Некоторые вещи оставались неизменными, как шрамы, вызубренные чары и несмываемые черные линии на его предплечье.
Именно поэтому произошедшее, как он считал, являлось не чем иным, как полным абсурдом.
И Грейнджер должна была прийти к такому же выводу, обдумав все вдали от него, в кругу семьи, притвориться, что ничего между ними не произошло, и составить чертов список причин.
Не иначе.
Но все его разумные доводы полетели в преисподнюю, стоило увидеть окруженную сокурсниками Гермиону в Хогвартс-экспрессе, неотрывно всматривавшуюся в окно, где еще различались фигуры, прощально машущие руками. По волосам Грейнджер скользили блики света; с лица исчезли липкая тревога, потерянность; вместо них появились какое-то спокойствие и теплое свечение. В целом она выглядела так, словно отыскала источник вселенского счастья и даже не вспоминала о той ночи, в то время как он, Драко, изводил себя в течение всех этих однообразно-бесконечных дней.
Но вдруг Гермиона посмотрела в его сторону, и он понял: она не забыла.
В тот же день, во время ночного дежурства, он без лишних слов притянул ее к себе наперекор всем своим решениям, и она ответила ему, нетерпеливо углубляя поцелуй, пока их языки не столкнулись.
Затем, почувствовав легкий аромат карамели, Драко понял, что скучал по ней. По Грейнджер. Ей он об этом не сказал, просто покрепче обнял, обхватив ее бедра, подтолкнул назад, пока она не уперлась в оконную раму и не вцепилась в края руками. Его пальцы зарылись в ее мягкие густые волосы, опустились на плечи, и в тот короткий миг у Малфоя появилась возможность заглянуть в ее глаза, в которых он боялся обнаружить сомнение. Потому что тогда ему пришлось бы заставить себя остановиться.
Однако во взгляде Грейнджер не было сомнения. Она отвечала на каждое прикосновение уверенно, будто происходящее не являлось чем-то неправильным или неразумным, и хотела притянуть его еще ближе, хотя между ними и так не осталось никакого свободного пространства.
Так что пришлось переместиться в ее комнату и поставить звукоизолирующие чары.
Впрочем, рассказывать все пикантные подробности Блейзу Драко не собирался, ограничившись короткой фразой:
— Назовем это рождественским чудом.
— Кстати о чудесах, — Блейз выдержал многозначительную паузу. — Ты уже подготовил для Грейнджер нечто приятное на праздник?
— Нечто приятное? — переспросил Драко.
Забини возвел взор к потолку, как если бы искал там терпение, выдавил из себя жалостливую улыбку, будто разговаривал с незадачливым первокурсником, и только после снизошел до пояснений.