Она написала любовь

– Я ее не люблю. Она не любит меня. Наследник у нас есть.

Король отвечал просто и… холодно. Эрик фон Гиндельберг почувствовал, что он это заслужил. За то, что в свое время настаивал на этом браке, искренне не видя ничего дурного в том, что рядом с Карлом окажется нелюбимая женщина.

Тогда он не знал, что такое любить. Это сейчас ни за какие сокровища мира он не согласится отдать свое счастье с Агатой – пусть горькое, пусть потерянное, но… счастье… С другой стороны, король, наверное, был прав. Когда Карл полюбит, это будет больно. Очень. Как ему сейчас.

– Что с вами, Гиндельберг? – Глаза короля лукаво блеснули.

Возможно, его величество прочитал мысли канцлера по выражению лица. Они знали друг друга слишком хорошо, и эта встреча должна была бы быть более теплой, но не сейчас. Не время. Сейчас не до этого. Настроение короля улучшилось – это главное.

– Пойду я беседовать с доктором… – проворчал Фульд.

– А я допрашивать начальника охраны. И мне нужен следователь Майнц. Пускай задерживают вашу «милую отравительницу». Будем разбираться.

Глава 29

– Но… Райа. Может быть, мы все-таки поедем завтра? Если ты так хочешь, мы поедем! Если ты хочешь – я издам эту рукопись, но как я буду выглядеть перед этой женщиной? Здравствуйте, я Адам Шруттель, я еще не читал, но мне понравилось?

– Вполне достаточно того, что это понравилось мне! Ты что?! До сих пор не одет, Адам?!

В небольшом уютном домике издателя еще засветло кипели страсти. Он, конечно, виноват. Пришел домой поздно. Пил вино. Плохо… Очень плохо. Вестники хмурились на небесах, но Адам Шруттель страдал!

Одеваясь, мужчина пытался пробежать глазами хоть что-нибудь из того, что принес прошлым вечером. Он плохо помнил, как вернулся. Он сразу заснул. Но Райа! Его Райа не спала, она читала всю ночь! Слог, действительно, не плохой. Легкий. Даже… изящный. Он, правда, никогда не думал о том, чтобы заниматься подобной литературой, но…

Сколько лет прошло с тех пор, как они с Райей познакомились на выставке Рида Шойхо? Худенькая, немного нескладная девочка в черных кудряшках и с блестящими глазами. Они мечтали о том, что будут издавать книги по искусству.

И вот теперь жена стояла на пороге, и ее глаза горели еще больше, чем тогда, когда они вдвоем не могли оторваться от картины Шойхо: «Небо, падающее на меня». Конечно, если Райе понравилось, то… Но как же он поедет…

– Если ты сию секунду не будешь готов, я поеду одна!

– Иду, дорогая! Уже иду…

* * *

Привычное тепло и тяжесть в ногах. Агата улыбнулась. Сейчас она проснется, запустит руки в жестковатую черную шерсть, и они с Эльзой…

– Эльза?

Низерцвейга не было. Да и не могло быть. Собаки ушли с Эриком. Эрик… Больно вспоминать собак, но еще больнее то, что за одним воспоминанием неизбежно приходит другое. И это ощущение каждое утро. Как будто Эльза по-прежнему спит с ней…

Все, хватит! Пора вставать.

Горло саднило. Агата быстро оделась. Накинула шаль. За окном шел снег. Она вспомнила ночь, пургу, холод. Желтый свет из окон Башни Благих. Как пели седьмой гимн, и…

Рукопись! Она, наверное, потеряла ее навсегда. Хотя… Можно, конечно, найти того ракви. Вот только зачем? Допустим, ей повезет и этот горе-издатель не потеряет папку по дороге. Что с того? Все равно не напечатают.

За дверью зазвенела посуда. Касс. Писательница вспомнила, как ее встретили солдаты, укрыли пледом, принесли теплое молоко. Вдруг стало стыдно. Им понравилось, а она взяла и отдала роман неизвестно кому. Лучше бы им подарила.

– Простите, но я не понимаю, что вам угодно? Госпожа Энтин еще спит. Нет, уж простите, но я не могу допустить, чтобы…

Агата вышла на лестницу и услышала, как Майер с кем-то спорил внизу. Пока она спускалась, к нему присоединился Ульрих, и вскоре, как только Касс, вытирая мокрые руки о свой белоснежный, накрахмаленный фартук обогнал ее, начался настоящий балаган! Она различала смутно знакомый мужской голос, который, кажется, бормотал сплошные извинения, и женский, куда более воинственный.

– Что здесь происходит? – громко спросила писательница, и от неожиданности все разом смолкли.

Майер, Ульрих, Касс, Адам Шруттель и…

– Вы? Вы написали вот это? Это написали вы?

Довольно милая дама в синей старомодной шляпке с вуалью прижимала к себе… ее роман! Папка удивительно подходила шляпке по цвету.

– Да. Это написала я. А в чем, собственно, дело?

А дело было в том, что ее верные слуги не хотели будить госпожу Энтин. Хозяйка ввечеру вернулись поздно и еще не завтракали… Понятно. Спасибо, конечно, но завтрак, похоже, придется отложить. А может, не стоит? Очень кушать хочется.

– Вы завтракали?

– О! Как невежливо… Мы рано. Мы столкнулись с вами вчера, и я…

– Я прекрасно помню, господин… Адам Шруттель? Издательство «Семь Вестников», если не ошибаюсь.

– О! Вы…

– Пожалуйста, проходите. Я вижу, что вы принесли рукопись. Так вы завтракали?

– Мы сразу к вам! Милая, я читала ваш роман всю ночь! Это потрясающе! Мой муж будет его издавать!

Этих слов было достаточно, чтобы Касс, Ульрих и Ганс тут же сменили гнев на милость.