Он уже идет

Как только закончилась суббота, сразу после авдалы, Тевье взял ключ и, с трудом удерживаясь от бега, поспешил в сарай. Замок был в целости и сохранности, трогая при свете луны его холодный, прочный металл, Тевье немного успокоился. Подойдя к телеге, он отвернул дерюгу, засунул руку между бочками и сразу нащупал кошелек.

Ох, слава Тебе, Господи, какое облегчение!

Он стал вытаскивать кошелек и задрожал от ужаса. Тот был легким, слишком легким, невозможно легким и на ощупь пустым. Выскочив из сарая, Тевье поднес его к глазам и сразу понял, что предчувствия его не обманывали.

В кошельке ничего не было. Дрожащие пальцы нащупали на дне несколько медных монеток, пропущенных вором или, словно в насмешку, оставленных, как подаяние нищему. Полгода тяжелой, каторжной работы пошли насмарку, полгода голодного существования в разлуке с семьей, одиноких, холодных ночей на жесткой чужой койке. И главное, что будет с его дочкой, его любимицей, ради которой он собирал эти деньги? Спасайте, ограбили, зарезали!

От обиды, несправедливости и отчаяния Тевье бил озноб. Но он постарался взять себя в руки и подумать, как такое могло произойти. Ведь вчера он лично проверил сарай и не обнаружил ни одной лазейки, ни одной возможности попасть внутрь, кроме ворот. Именно поэтому он решился оставить кошелек в телеге. Ворота надежно охранял массивный замок, а ключ лежал под подушкой у Лейзера. И тот все время был с ним, всю субботу…

Стоп! Тевье с беспощадной ясностью вспомнил, как, вернувшись из бани, он сел читать псалмы перед тем, как отправиться в синагогу, а Лейзер вышел куда-то на четверть часа и вернулся с очень довольным видом.

– Это он! – прошептал Тевье. – Только он, больше некому. Но какое дьявольское злодейство, украсть у человека деньги, разорить, пустить по миру – и всю субботу молиться вместе с ним, сидеть за одним столом, распевать субботние песни. До каких же глубин низости может опуститься душа?

Он запер сарай и пошел к Лейзеру. Предстоял тяжелый, нервный разговор.

Лейзер сидел в большом зале корчмы и, по обычаю праведников, сладостно вкушал трапезу исхода субботы. Хрустел, фыркал, восторженно охал и даже сморкался от восторга.

– Надо поговорить, – наконец сумел вклиниться в этот праздник Тевье.

– Так говори, – Лейзер поднес ко рту мозговую косточку и принялся с хлюпаньем и свистом высасывать из нее содержимое.

– Хочу наедине, с глазу на глаз.

– Наедине, – зычно рыгнул Лейзер. – А зачем? Разве тут плохо?

– Плохо, – мрачно подтвердил Тевье.

– Хорошо, вот только доем, – согласился Лейзер и подал корчмарю знак нести следующее блюдо. Он доедал почти час, смачно, трубно, бесцеремонно. Сметя все, что было на тарелках, он омыл руки и четверть часа вдумчиво произносил послеобеденные благословения. И чем дольше Тевье ждал, тем больше убеждался, что Лейзер намеренно тянул время.

Наконец они оказались вдвоем в пустой комнате. Лейзер, ковыряя в зубах щепкой, снисходительно поглядел на Тевье и буркнул:

– Ну, выкладывай, что там у тебя.

– Я прошу тебя, нет, я умоляю, – сдавленным голосом начал Тевье. – Я полгода копил каждый грош, не ел, не спал. Дочка ждет – замуж выйти… Пожалей!

– Ты о чем? – удивился Лейзер. – А, деньги на свадьбу? Конечно, что за вопрос, заповедь из Торы, помощь бедным невестам. Вот, – он вытащил из кармана золотую монету и протянул Тевье. – Только зачем весь этот пуримшпиль: «наедине», «с глазу на глаз»?

– Да не о том я, Лейзер, не о том. Перед началом субботы я спрятал между бочками свой кошелек. Все отложенное на свадьбу дочки, накопленное, по грошику собранное. Сейчас пошел забирать, а он пуст, все исчезло. Умоляю, пожалей меня, пожалей мою дочь! Никто никогда не узнает, пожалуйста, верни деньги!

– Что? – Лейзер от изумления уронил щепку и задохнулся от возмущения. – Да как ты смеешь! Как ты мог такое подумать! Как тебе вообще в голову пришло, будто я, богатый, солидный человек, позарюсь на твои жалкие медяки? Иноверец забрался в сарай посреди субботы, пока мы были в синагоге, и утащил деньги, а ты обвиняешь кошерного еврея?!

Сколько ни взывал Тевье к его сердцу, сколько ни просил – ничего не помогло, все просьбы соскальзывали с Лейзера, как дротик соскальзывает с обмазанного жиром щита. Так и не отдал. Да еще с криком, с возмущением! По его словам выходило, будто оскорбленный и обиженный не Тевье, а он, Лейзер, на честь и достоинство которого посмели покуситься.

– Ты порочишь мое доброе имя! – гремел Лейзер. – Это тебе, нищеброду и растяпе, все равно, что думают люди, а для купца доброе имя многого стоит.

– Так зачем же тебе его лишаться? – спросил Тевье, с трудом прервав гневный монолог виноторговца. – Если ты не вернешь деньги, я все расскажу.