Он уже идет

– Теперь все будет по-другому, – шептал Айзик, невольно ускоряя шаги. – Ах, как мы заживем! Как славно мы заживем!

Шейна поднялась с порога и поджидала его с радостной улыбкой. Возлюбленная демона! Красавица! Женщина, о которой мечтает нечистая сила! Айзик словно увидел ее чужими глазами: высокие холмы грудей, плавный изгиб бедер, выпуклые икры, аккуратные щиколотки, маленькие ступни. Но это была его жена, его единственная, любимая женщина, которую он не собирался ни уступать, ни делить.

Кот Вацек терся о юбку Шейны и сладко мурлыкал. При виде Айзика он выгнул спину, растопырил усы и недовольно сказал «мяу».

Глава одиннадцатая Человек, который хотел стать демоном

В стылую галицийскую осень, когда грязь на дорогах уже сковал мороз, а черные ветки голых деревьев зябко клонились под порывами ледяного ветра, в шинок на пулавской дороге вошел посетитель. Невысокого роста, почти карлик, с выпирающим горбом. Полушубок на горбу был сильно потерт и стал белым. Несообразно большая голова криво сидела на тщедушном туловище. Слезящиеся от холода глаза, до половины прикрытые тяжелыми веками, выделялись на испещренном морщинами лице. Из-под полушубка торчали черные брюки, заправленные в истоптанные сапоги.

И хоть одет он был опрятно, в чистую, не рваную одежду, наметанный глаз шинкаря Пинхаса сразу опознал в нем нищего. Горбун долго грелся у печки, то и дело оглаживая седую бороду красными от мороза руками. Отогревшись, попросил чаю, причем расплатился сразу.

Посетителей в тот день было немного. Горбун выбрал место в углу, достал из котомки краюху черного хлеба, положил ее рядом с дымящимся стаканом и пошел к умывальнику. Прежде чем совершить ритуальное омовение рук перед трапезой, он внимательно осмотрел кружку, проверяя, годится ли она для этой цели. Удостоверившись, что нет трещин, а края ровные, совершил омовение.

Ел горбун не торопясь, откусывая помаленьку и тщательно пережевывая каждый кусочек. После двух-трех укусов прихлебывал из стакана и указательным пальцем подбирал крошки. Так едят очень голодные люди, которые не в состоянии купить себе на обед что-нибудь более основательное.

Жена шинкаря, Двора-Лея, внимательно наблюдала за стариком. Он ей нравился. Степенностью манер, сдержанным отношением к еде, скромностью. Двора-Лея набрала большую миску горячей чечевичной похлебки, положила в нее добрый кусок домашней колбасы и подозвала сына.

– Отнеси старику, – велела она. – Пусть порадуется вкусной еде. В такой холодный день сытный обед греет вдвойне.

Шимка ловко подхватил миску и поставил на стол перед горбуном.

– Но я не заказывал, – удивился тот. – У меня не хватит денег оплатить такую роскошь!

– Не нужно платить, – ответил Шимка. – Мама вас угощает. Ешьте на здоровье!

– Спасибо, – с чувством произнес горбун. – Твоя мама очень добра.

Он взял ложку и принялся за похлебку. Его движения были плавные и очень медленные. Зачерпнуть варево, поднести его ко рту и осторожно, чтобы не обжечь губы, втянуть его в себя – это занимало почти минуту.

– Смотри и учись, – негромко сказала сыну Двора-Лея, когда Шимка вернулся к стойке. – Если не малагерить[14], как ты, а не спеша съедать ложку за ложкой, и еды понадобится меньше, и проку от нее будет больше.

Из-за стола у окна поднялся старик, сидевший в шинке с самого утра. Опираясь на грубую палку, похожую на только что срубленную ветку с чуть заглаженными сучками, он подошел к горбуну, негромко произнес несколько слов, которые мог расслышать только тот, и сразу вышел из шинка. Горбун выронил ложку и замер, ловя воздух открытым ртом. Двора-Лея уже хотела подойти, спросить, не нуждается ли горбун в помощи, но тот пришел в себя и продолжил обед.

Стемнело. Ветер завывал в застрехе, ломился в окна, свистел в щелях. Горбун съел все до остатка, произнес благословения после трапезы и подошел к Пинхасу и Дворе-Лее, сидевшим за стойкой.

– Пусть Бог благословит вас за доброту, – хрипловатым, но ясным голосом произнес он. – Я уже забыл, что на свете существуют такие вкусные вещи.

– На здоровье, – ответил Пинхас.

– Хотел бы вас попросить еще об одном одолжении, – продолжил горбун. – Я не могу заплатить за ночлег, а погода выдалась такая…

– Ну что вы, что вы! – перебила его Двора-Лея. – Конечно оставайтесь! Вон скамейка рядом с печкой, укладывайтесь, подушку я сейчас принесу.

– Не надо подушки, – улыбнулся горбун. – Я привык спать без нее. Спасибо вам огромное.

Ненастный вечер сменила окаянная ночь. Из низко плывущих аспидных туч валил мокрый снег вперемежку с дождем. Порывистый ветер, казалось, задался целью свалить все деревья или по меньшей мере оставить их без веток.

В шинке остро пахло свежим дымом из затопленной печки. От ее каменных боков расходились тепло и уют, непогода за окном была где-то далеко. Немногочисленные посетители разошлись по комнатам, горбун негромко похрапывал на лавке, повернувшись лицом к стене. Двора-Лея допоздна мыла посуду, прибирала в зале, готовя шинок к завтрашнему дню.