Он летает под аплодисменты

Прием по случаю премьеры был устроен в ресторации при театре. Он хотел представить ее как исполнительницу танца на пушке. Она отказалась, скроив удивленно-презрительную гримаску: «Как вам такое могло прийти в голову?» И предполагала тотчас уйти, отправиться «дальше по делам», как пропел ее звонкий голосок, имеющий привычку опережать владелицу. Сама она еще делано-внимательно слушает нравоучения пожилого театрала, а голос ее уже где-то в другом конце зала рассказывает про повадки дельфинов. В толпе ему удалось схватить ее за руку. И даже неведомо каким образом удержать на время. Ее рука была будто из другой плоти – желе? мармелад? мороженое? Слишком мягкая, обманчиво покорная, тающая. Как получилось, что он уговорил ее отправиться гулять по Москве? Как они завернули в «Чертог экспериментов»? На самом деле это она, тряхнув копной кудрей, вдруг заявила:

– Вы герой, Визг, но здесь скучно. Хармс ушел, Платонов не пришел, ваш демонический Олеша пьяный. К тому же слишком много животов в манишках прошлого века и неправильно накрашенных щек. А как вам реплика: «Ах, коробку мороженого я куплю только вместе с пистолетом – и то грех, и это!» Я, очевидно, уже не попадаю на поэтический вечер, но, может быть, поедем в какое-нибудь модное местечко? Может, в кабаре «Чертог экспериментов»? Знаете это место? Там танцуют на столах!

Она чуть не упала, поскользнувшись на кожуре от яблока, и Басби успел подставить руку под ее разгоряченную спину. Еще бы он не знал это место! Значит, пока он, лежа в постели, вслушивается в шум, проникающий с нижнего этажа к нему под одеяло, в его сны и грезы, она танцует там на столе.

– И часто вы бываете в «Чертоге»?

– Ну, не каждый день.

Кажется, вызвали таксомотор. Стоял белесый вечер, дождь закончился, мостовые высохли удивительно быстро, летел тополиный пух, похожий на снежинки, и, казалось, все происходит как в замедленной киносъемке: зависая в воздухе, колышется край юбки, застывают золотистые кудри, рука водителя в кожаной перчатке никак не опустится на руль, медленно-медленно плывет в повороте лицо, ямочка на щеке, веснушки, взмах ресниц… Ему хотелось притормозить, не дать мгновеньям промчаться быстрее, чем он их проживет, почувствует. На самом же деле таксо лихо летело по пустым улицам, пугая воробьев и пожилых гувернанток. Выяснилось, что надо захватить каких-то приятелей – заезжали в переулки, подворотни. Женечка кричала, свистела. Машина наполнялась галдящими незнакомыми людьми. Подъехали к консерватории – там на концерте были ее родители, срочно требовалось забрать у них какой-то конверт. Спускалась теплая темнота, потом снова подул ветер. В «Чертоге» были распахнуты окна, и вечеринка гудела во дворе дома – под липами стояли столики со свечами в стеклянных вазонах.

– Смотрите-ка, мы не ошиблись – Хармс сегодня читает здесь, – шепнула Женечка, и ее тут же сдуло. Вот она уже у барной стойки, помогает разворачивать свиток, оказавшийся картиной кого-то из конструктивистов-футуристов: треугольники, кружочки и запутавшиеся в геометрии глаза, стаканы, трамваи. Басби сел к фортепиано. Да, Златовласка действительно танцевала на столе – да не одна, а с целым выводком холеных девиц, которые могли бы дать фору его кордебалету. Выделывая ножками кренделя, они продолжали иронизировать над всем и вся, и по сравнению с их фривольностями его статистки казались какими-то солдатиками на плацу. Потом она прогорланила «Разойдись!», разбежалась – и, пролетев метра два, упала на руки своих приятелей. Видимо, номер был у них отработан. Подбежала наконец к Басби и стала подпевать его джазовым импровизациям. Стишки, оплетающие мелодию, были очень смешные. А она уже сидела на фортепиано, и ножки ее танцевали в воздухе. Он подыгрывал ей на басах – она тут же поймала тональность и запела на высоких нотах, иногда пальцами ног с накрашенными темным лаком ноготками касаясь клавиатуры.

– Хотите пробежаться по клавишам? – спросил Басби.

– Ну… – она на мгновение остановилась. – Все-таки сломаю инструмент, я же не пушинка. Однако…

Однако ей, конечно, хотелось, и, конечно, Басби ей помог («Дать волю куражу приятеля – долг джентльмена», – говаривал Визг-старший). Опираясь на его руку, Женечка радостно зашлепала босыми ногами по клавиатуре – трам-пам-пам – и рухнула к нему в объятия. Выдохлась. А как выдохлась, так посмотрела ему в глаза.

– Весь ваш, – ответил на ее взгляд Басби.

– Ве-есь? – протянула она и прищурилась.

И – наконец. Губы, глаза, руки, косточки позвоночника – все мелькает, она неугомонна, немножко ажитирована, немножко играет в саму себя. Остановить, поймать – невозможно. Ускользающие поцелуи, тающая кожа. Смелость и – слишком много гимнастических приемчиков. «Не старомоден ли я для нее?» – мелькнуло в голове у Басби. Замедленный мир превратился в искрометный. Атаки и взрывы. Просто целовать все, что попадается. Вот уж действительно не девушка, а футуристическая картинка.

Конечно, она не осталась в его комнате ни на секунду дольше, чем требовалось для утоления неги.