Он и она минус он и она

– Настюша, пожалуйста, не вмешивайте нас в свои платья.

Рассмеявшись в голос, Тамара поднялась и попрощалась, затем, взяла обидевшуюся Настю за руку и увела. Тут-то и подхватился Павел:

– Мы увлеклись, нам же в театр! Подъем.

Выбежав во двор, они сели в машину и помчались по дорогам, забитым автомобилями, в очередной пробке Павел вернулся к главному:

– А теперь, Феликс, интересный факт, который я выяснил, как только позвонила Тамара и рассказала про Никитину, что у нее салон. Я же любопытный, мне надо заранее знать о фигурантах.

– Интересно! И кто тебе информацию добыл за короткое время?

– Мама. Она же работает в центре детского творчества, я попросил узнать про Никитину. И знаешь, эта Алия-Ляля занималась в центре в художественной мастерской, одновременно ходила в кружок кройки и шитья.

– Угу, рукодельница, как моя Настя.

– Точно, – рассмеялся Павел.

– Не понял, чего ты смеешься?

– Потому что! Когда речь заходит о твоей Насте, твоя физиономия приобретает выражение, как у кота, напившегося валерьянки.

– Как это?

– Напои кота – увидишь. Вернемся к Никитиной. Обе преподавательницы были преисполнены восторгов, Никитина умница, талант, трудолюбивая и так далее.

– Ну-ну? – нетерпеливо заерзал Феликс. – Ближе к сути.

– Так вот, еще год назад у Никитиной ничего не было, кроме швейной машинки и конуры в старом районе.

– В трущобах?

– Ну, да… Феликс, не люблю слово «трущобы», там все-таки люди живут, среди них не только алкаши – как считает наша городская верхушка, полно нормальных людей, которым немножко не повезло.

– Уй, какой ты у нас щепетильный, – заворчал тот.

– Какой есть. Слушай дальше. Кроме идей, перспектив у Никитиной не было, а на идеи нужны деньги, в общем, тупик был у девушки. И вдруг! Она покупает… сечешь? Не снимает, а покупает! Помещение в отличном месте с высоким проходным трафиком. Делает шикарный ремонт, за это время отшивает коллекцию и открывает с помпой на всю область салон. Скажу больше, московские штучки понаехали, фотоаппаратами щелкали, в гламурных журнальчиках потом отметили восходящую звезду российского подиума.

– Понял: где деньги взяла? Да?

– Совершенно верно. Но в названии салона зашифровано имя – Татьяна. Что-то мне подсказывает… деньги, и немалые, дала Лукьянова.

– Ну, да, берешь деньги чужие, а отдавать надо свои, поэтому отдавать… У нас новая версия?

– У нас просто еще одна версия, – поправил Павел, особо выделив слово «еще». – Тронулись…

К сожалению, опоздали, репетиция закончилась Горлинская ушла домой, теперь будет только вечером на спектакле, хотя до открытия сезона далеко, но поступил заказ… М-да, реклама – двигатель торговли.

– Только не заставляй меня спектакль смотреть, – забрюзжал Феликс в салоне авто. – Не люблю я все эти притворства на сцене.

– А мы и не будем смотреть, – пообещал Павел. – Я тоже не очень…

– Меня Настя пилит: хочу на балет…

– Настю надо сводить на балет. Закончим дело, и все вместе сходим, Тамара постоянно приглашает… (Феликс недовольно фыркнул.) Не ходить же Настеньке одной по театрам, там полно театралов-болтунов, заболтают девушку.

– Удавлю.

Павел снова расхохотался и внезапно резко нажал на тормоз – какой-то придурок их подрезал, обогнал справа, а потом лихо повернул налево. Вот тут Феликс взорвался, однако наехал на Павла, больше-то не на кого:

– Ты когда регистратор повесишь, следак хренов? Сейчас бы прихлопнули козла, таких учить надо!

– Как учить?! Штрафом?! Прав надо лишать, но! На козлов у нас распространяется гуманизм. – И Павел поехал дальше.

Платона не узнала бы и мама родная.

К полудню Георгию Глебовичу привезли целый чемодан усов, бород и париков, но все это работы театральных постижеров, хороши они только издалека, то есть со сцены, а вблизи… Новую внешность Платона оценили все кислыми минами, особенно Камилла не поскупилась на «комплимент»:

– Какой ты страшненький.

– Может, в темноте сойдет? – с надеждой спросил он.

Георгий Глебович без лишних слов позвонил и попросил привезти предметы мужской красоты а-ля натурель, ибо те, что есть, слишком бросаются в глаза кустарностью, можно сказать, мешают восприятию. Через два часа курьер привез пару наборов вполне приемлемых, только пришлось их перемешать, из одного взяли бородку, из другого усы и парик-каре. Платон вопросительно уставился на Камиллу, впрочем, она могла не говорить, по выражению лица виден приговор, поэтому Георгий Глебович перехватил инициативу:

– Сейчас нормально. Сойдет. В темноте, конечно.

Камилла вдруг вышла, все успели только переглянуться, мол, что это с ней, как вдруг она вернулась с кепкой. Надев на голову Платона кепку, Камилла отступила спиной на несколько шагов и повернулась к отцу:

– Вот теперь сойдет. При свете дня все равно будет заметно, что это… маскарад.

– Я собираюсь вечером отправиться в город, – сказал Платон.

– И я с тобой, – заявила Камилла.