С “Гостьей из будущего” как раз всё более или менее понятно. Там всё было нацелено в школьный пубертат и первые попытки подрочить. С другой стороны, там присутствовало редкое для советских фильмов сочетание – школа “здесь и теперь”: школьная форма, некоторое безумие учебного процесса, и, одновременно, – подвал с тайной, мегафон-мелофон… Мелофон, йопта! Поколение делились на тех, кто говорил “миелофон”, и это были знатоки. Остальным было плевать, и они произносили “милофон”. Мой приятель пошёл регистрировать фирму с этим названием, и узнал, что их там сотни – только какая-нибудь буква добавлена, типа “Мелофон-М”… Тайные подвалы действительно тогда присутствовали в центре Москвы во множестве. Только они были зассаные, и у нас, школьников, в виде фольклора присутствовали, а тут вдруг оказались в кино. Это тот ход, который сделал популярными истории про эти сотни чередующихся дозоров вампиров и антивампиров – чудеса на фоне скуки буден, ну ты понимаешь.
А вот с фильмом Кин-дза-дза всё сложнее.
Я никак не мог посмотреть этот фильм спокойно, всё меня не оставляло чувство какой-то неловкости. Будто приходишь на свадьбу, где разгадывают шарады и проводят конкурсы.
До поры, до времени мне удавалось скрывать своё недоумение.
Я не вздрагивал от того, что адепты Электроника вдруг вскрикивали “страшным” голосом: “Где у него кнопка?!” Я был на рыбалке с человеком, который носил в бумажнике фотографию Наташи Гусевой – между разрешением на сотовый телефон и разрешением на ствол. И ничего – я там сома поймал, между прочим.
Я пережил разное.
Но однажды всё же испугался – когда давние мои приятели-начальники, ловко скрывавшие от меня и мира свои пристрастия, вдруг встали друг напротив друга в коридоре нашего офиса и начали приседать.
– Ку! – говорил один.
– Ку! – отвечал другой.
– Ку-ку, – невпопад сказал я.
И я понял, что меня скоро уволят».
Он говорит: «Вот вы, соседи, только что говорили о девочках. Воля ваша, но это всё называется картина “Охотники на привале” Я тоже ведь вам что-то такое рассказывал – стареющие мужчины должны вспоминать о женщинах, как же без этого. И есть такой особый стиль, когда они, то есть, мы хвастаются молоденькими девочками. Мне, правда, всегда интересно было, ещё когда я в Афганистан попал, отчего исламскому воину так хороша была перспектива зажигать с девственницами в раю. Ну я там понимаю, как чистые салфетки, заразы нет ещё никакой. Но там-то и чума, и холера, они на невинности не отражаются. Отчего не возжелать себе утех в объятьях опытной, искусной женщины? Не понимаю.
Так мне никто не объяснил.
К тому же, через год моего лейтенантства в сапёрном взводе я как раз желтухой заболел, да больше за речку так и не вернулся.
Ну а девочки – дело такое. Сразу думаешь, что если рядом с тобой молодое тело, то и ты молод, эту иллюзию я понимаю. Понятно, что и запах у них лучше, и поутру они свежее, но тут механизм-то не такой простой. Во-первых, они – лёгкая добыча, при условии, что рядом нет более крутого стареющего мужчины. Тут сейчас, конечно, рядом с девушкой может оказаться какой-нибудь мажор… Сейчас “мажор” говорят? Да? У меня в юности говорили. Так вот выкатится какой эффективный менеджер на кредитной машине, а там уже до него что-то красное гоночное запарковано. Но это-то ладно, тут соревнование известно. Но и стареющим интеллигентам сейчас несладко. Начнёт он своим дурацким Ходасевичем хвастаться, а рядом с девкой её сверстник, который уже во Франции пожил, итальянцев в подлиннике читал, а не как мы – в журнале “Иностранная литература”. Тут, конечно, конфуз может выйти.
Во-вторых, двадцатилетние многого не знают, и беззащитны. Оттого стареющий мужчина может выдавать недостатки за достоинства. Ведь ключевой момент в том, что сверстники и старшие знают цену стареющему мужчине, а девушка – нет. Поэтому это чистый покер. Полупокер, не побоюсь этого слова.
В-третьих, стареющего мужчину греет то, что их бросать легче, у них впереди целая жизнь, и они ещё утешатся. Оттого совесть стареющих мужчин успокоена.
Наконец, стареющий мужчина может испытать чувство власти, а это особенно сладко, когда у него нет власти в конторе или в семье. Ему подчинённые нахамят, а тут – нет. Или там начальство накричит, а тут глаза жалобные. У кого нормальная власть есть, тому это не нужно. А власть, она как наркотик, она разок по вене пошла, так ты её забыть не сможешь. Власть у школьного учителя или там у университетского препода-задрота, она и не власть вовсе, а жухлая трава. И у редактора какого на телевидении, можно подумать, власть есть – нету у него никакой. Это не от должности зависит.