Но повода не подвернулось, так что отделаться от тяготящего меня разговора удалось только в метро, не по-джентльменски подтолкнув ее на «Площади Революции» к вагону и отправив домой одну без провожатого. Перебежав затем на станцию «Театральная», я проехал одну остановку до «Тверской» и, перейдя с нее на «Пушку», тоже двинулся в направлении своего дома.
Съев на кухне тарелку вкуснейшего маминого борща и пару котлет с жареной картошкой, я перетащил телефон к себе в комнату и позвонил Вовке.
— Слушай, — сказал я, — я тут сегодня Надю случайно встретил… Что же ты девку довел чуть ли не до состояния самоубийства? Она сейчас в таком трансе, что готова в воду броситься…
— Ты это серьёзно? — тихо, но встревоженно спросил он.
— Ещё как!
Вовка с минуту помолчал, затем тяжело вздохнул и вымолвил:
— Что я могу тебе сказать? Это не телефонный разговор. Давай отложим его на другой раз, а то у меня сейчас гость.
— Ты там с
— Нет. Это Толян, мой напарник по работе в Сибири, я тебе писал о нем.
— А-а, да-да. Зэк со шрамом на щеке… Он что — решил возвратиться в столицу?
— Да, восстанавливает сейчас прописку. Хочешь — приходи, познакомишься. Очень интересный собеседник.
— Нет, спасибо, — отказался я. — На сегодня, пожалуй, мне уже достаточно
Глава тринадцатая
СТРАСТИ
Где-то за неделю до конца сессии наш новый, выбранный вместо перешедшего на вечернее отделение Жеки, староста группы объявил о формировании студенческого стройотряда, едущего на два месяца в Польшу на строительство обогатительной фабрики. Больших заработков там не обещали, но, во-первых, это была возможность повидать заграницу, а во-вторых, из Польши тогда еще можно было привезти шмотки, которых не было в наших киосках или которые у нас стоили гораздо дороже. Так что я тоже, как и вся наша группа, записался в члены стройотряда и, получив обходной листок, побежал в институтский медпункт получать разрешение на поездку.
И вот тут-то меня поджидала неожиданность, которую, как оказалось, я сам себе и подготовил. Дело в том, что, увиливая от уроков физкультуры, я весь прошедший семестр так убедительно изображал боли в своей раненой ноге, что, увидев меня теперь вознамерившимся работать в стройотряде, наша докторша даже не стала меня осматривать.
— Какой стройотряд с твоей ногой? И не думай! — искренне возмутилась она. — Где-нибудь на строительных лесах или на какой-нибудь лестнице сведёт ногу от боли, так что грохнешься вниз, а я потом за тебя
— Да не сведёт, не бойтесь! У меня уже
— Вчера еще ты не мог пробежать сто метров, а сегодня — уже «всё прошло»? — скептически хмыкнула она. — Нет-нет, голубчик, кирпичи тебе таскать пока рановато, эта нагрузка
— …Ну сйизды до бабуси, чи шо, — видя мою неприкаянность, подсказала как-то за обедом мама. — Отдыхнэш там на прыроди, сходыш с хлопцямы на ставок.
— Лучший отдых — это
— Та хто його там возьмэ на работу? — махнула рукой мама. — Оны щас сами тикы й знають, шо бастують…
— Ничего, возьмут. Я напишу в свою бывшую бригаду и попрошу Михно принять его на два месяца.
— Думаеш, вин тэбэ ще нэ забув?
— Да не должен бы. Столько водки вместе выпито…
— Ну, делай, як знаеш. Заработать трохы денег було б тоже нэ плохо.
— Я думаю.
Отец и правда в тот же день написал в Донбасс письмо, а через четыре дня (взять билет быстрее не удалось) уехал туда и я.