Омерта. Книга вторая

— Да, я знаю. Знаю, что мой дядя держал меня в изоляции, потому что ему нужно было мое наследство. На сберегательных счетах отца лежит куча денег, несмотря на то, что мы всегда жили, как семья среднего класса.

И это действительно так. Мой отец, как выяснилось, был среди таких людей, как Стив Джобс или Ингвар Кампрад (создатель IKEA), которые несмотря на свое состояние, всегда придерживались идеологии разумного потребления и вели обычную жизнь без излишней роскоши.

Сейчас все миллиарды Джеймса лежат на специальном вкладе, проценты с них постоянно идут на благотворительность. Я пока не думаю, куда потрачу наследство отца.

Явно на что-то полезное, что подарит сотням людей рабочие места.

— Не деньги Джеймса так нужны всем семьям, Мия. Не конкретно бумажки или нули и цифры, замерзшие в банке. А уникальное изобретение твоего отца, — в глазах Джеймса зажигаются интригующие огоньки. — Он назвал его «цветок бессмертия». Ты слышала о таком?

— Нет, — мотаю головой, ощущая, как сильно сдвинулись к одной точке брови.

— И не знаешь, как вылечилась твоя мама? Это было большое событие в узких кругах. Врачи давали ей не более трех месяцев, верно? Новость о её болезни и о последующем исцелении просочилась в СМИ, а после — подозрительно быстро замялась, и даже стерлась со многих новостных ресурсов. Все это выглядело так, словно Джеймс не хотел делиться с миром своим открытием, что для ученого чертовски странно.

Да, папа не хотел.

В памяти автоматически всплывает разговор родителей, что я когда-то подслушала на кухне.

— Конечно, я догадываюсь, почему он этого не хотел и был прав. Самые влиятельные люди мира, первые лица передовых государств… — вкрадчиво продолжает объяснять мне Майкл все, что я, итак, интуитивно знаю и понимаю. — Такие тайны невозможно хранить в секрете. И если в существование и свойства «цветка бессмертия» поверили самые высокопоставленные личности этого мира, значит у них на то были веские причины. Политики, чиновники, Европейские монархи, титулованные Американцы — препаратом заинтересовались все, без исключения. И конечно, Джеймс понял, что поставил себя и свою семью под удар, когда позволил себе ошибиться однажды и когда-то вообще объявил о могущественном препарате. А он это сделал, на конгрессе ученых, и планировал развивать свое детище. Но потом передумал.

— Откуда ты все это знаешь? — обрываю я Майкла, пытаясь понять, почему он осведомлен о жизни моего отца, куда больше, чем я.

— К сожалению, я тоже являюсь частью преступного мира, Мия. Но наша семья занимается законной деятельностью. За семьей Форд разумеется, числятся грехи, но они не окроплены чужой кровью, — поясняет Майкл, а в моей груди невольно становится тесно, от мысли что Киан Морте не может похвастаться тем же.

— Информация, которой я делюсь с тобой, есть у любого представителя из семей, занимающих высокую ступень в иерархии. Наша семья давно признала поражение, и почти не гоняется за «цветком». Мой отец предпочел наблюдать за битвой гигантов, таких как Морте, Ди Карло и Кинг — чтобы сохранить семью и прибыльную деятельность в рамках закона. Но мы все равно держим руку на пульсе, на случай если кто-то даст слабину и покинет гонку за изобретением Джеймса.

Меня бросает в холодный пот от его слов. Неприятно струится по телу, позволяя платью прилипнуть к пояснице. Какие-то недостающие пазлы моего мира встают на место, заставляя меня прозреть. Увидеть картину целостной, посмотреть на неё со стороны.

Разговор родителей всплывает на поверхность сознания в более ярких подробностях.

«— Действие препарата еще не доказано, не проведены тесты…

— Да. Но для тех, кто уже знает о нём и обо мне, разницы нет, ты же знаешь. В чудо хочет верить каждый. Но если секрет окажется в плохих руках — это как ядерное оружие, Джеймс.»

— Ты что-то вспомнила? — обеспокоенно спрашивает Майкл, отследив растерянное выражение моего лица и то, как подкашиваются и дрожат мои колени.

До меня начинает медленно доходить нечто страшное, жуткое. То, во что не хочется верить. То, о чем не хочется думать.

Нет. Я не хочу смотреть туда. Не хочу заглядывать в правду.

— Нет. Ничего…продолжай, — едва дыша, бросаю я.