Омерта

После нескольких недель скитаний я поняла, что устала. Денег у меня не было, пот и накопившаяся грязь пропитали одежду. Казалось, каждая пора на моей коже была закупорена придорожной пылью. Я решила взять тайм-аут и подзаработать немного наличных.

Нелегально я устроилась подработать уборщицей на одной из заправок в Техасе. Попала не в самые «заботливые» руки. Хозяин заправки был на голову двинутым мужиком и поднимал на меня руку за плохо сделанную работу.

Поэтому я так не хочу вспоминать те несколько месяцев после аварии. Это была не жизнь, а какой-то сплошной кошмар, из которого я не могла выбраться. Я не помню деталей событий, не помню людей, которые встречались мне тогда на пути. Просто смазанное пятно, длиною в недели, с редкими и яркими вспышками воспоминаний, в которые я не хочу заглядывать.

Однажды я даже пошла к психологу, но не выдержала и десяти минут сеанса. Как только специалист начал раскапывать во мне похороненные события того периода, я оказалась в плену дичайшего приступа панической атаки. И отменила терапию.

Зачем заглядывать в прошлое, если родителей мне не вернуть, а в настоящем все хорошо? Было. Поэтому я так многим обязана Доминику.

Мистер, точнее синьор, Ди Карло. Мой папа почти никогда о нём не рассказывал мне. Сначала я подумала, что у меня есть итальянские корни, но, как оказалось, Доминик не единокровный дядя. Папа является Доминику сводным братом. Моя бабушка, когда-то давно, развелась со своим мужем, после поездки в Италию и влюбилась в мужчину, у которого уже было детей пять. Поэтому Доминика я знала, как мужчину, который присутствовал лишь на одной фотографии в семейном альбоме. Сводные братья выросли и их пути разошлись.

Ладно, не самое лучшее время разбирать свое генеалогическое древо на веточки. Нужно сосредоточиться на своей стратегии поведения с этими дикими ублюдками.

Главное – не быть слабой, не позволять им психологически подавить себя. Но и обманчиво сильной, качающей права пленницей, быть не стоит.

Мне нужен баланс.

И пригодится хитрость.

И если разговаривать с представителями этих загадочных «М», то только с Призраком. Почему-то мне кажется, что только он может даровать мне спасение или, как минимум, объяснить, какого черта меня похитили и что происходит.

* * *

Следующие дни проходят странно.

Одинаково.

Монотонно.

Полнейшее забвение, пустота и одиночество. Боль, истерики и ощущение несправедливости.

Скука, горечь, печаль, непонимание. Сотня противоречивых чувств выворачивает наизнанку, и, чтобы не держать их в себе, я иногда кидаюсь на железную и плотно запертую дверь с кулаками и отчаянно кричу, умоляя об освобождении. Чувствую себя звездной пылинкой, запертой в космическом вакууме. Птицей, которая хотела взлететь, но порезала крылья о прутья клетки. И облажалась.

В свободное время я что-нибудь напеваю, распеваюсь, повторяю свой репертуар, чтобы не сойти с ума в заточении и неизвестности.

Ем очень мало, и путаюсь в закатах и рассветах. Сбиваясь со счету, сколько уже дней прошло в полнейшей стагнации и моральной деградации. Наконец, я совсем перестаю есть и каждый раз сметаю блюда с тележки, которую привозит, уже знакомая мне, горничная.

Это своего рода протест, мой вызов.

Потому что все эти бесконечно долгие дни никто так ни разу в мою комнату не пришел, кроме горничной, доставляющей еду.

Не знаю, почему я так сильно хотела, чтобы кто-то пришёл ко мне, разложил бы все по полочкам, ответил хотя бы на один вопрос «почему и зачем я здесь?», но вскоре я о своем желании сильно пожалела.

Я не знаю, сколько точно прошло дней до резкого прекращения «дня сурка». Возможно, минула неделя, за которую я теряю пару-тройку килограммов, около сотни выдранных волос и тысячи нервных клеток.

А также, свою веру в скорое освобождение…

Неделя. Семь дней. Достаточно времени, чтобы мой дядя предпринял хоть что-нибудь. А учитывая размер его состояния и гипперопеку надо мной, он при желании уже мог поставить бы на уши всю полицию и ФБР.

– Здравствуй, Амелия, – я сижу на подоконнике и что-то грустно мурлыкаю себе под нос, пялясь на серую кирпичную стену. Вздрагиваю всем телом, испугавшись внезапного вторжения мужчины и незнакомого, ожесточенного голоса.

Лениво перемещаю взгляд в сторону двери и замечаю на пороге своей темницы мужчину.

На нём нет маски. Но все его черты лица скованы льдом и гримасой бездушия.

Из сомкнутых тонких губ сочатся пары яда.

Естественно, увидеть их невозможно. Я просто ощущаю внутренним шестым чувством, что незнакомец – мразь редкого сорта.

Мужчина, как и многие представители банды «диких ублюдков» – одет в классический смокинг, на котором, даже при помощи лупы, не найдешь лишнего волоска или грязной пылинки.

В целом у него образ холодного красавца «с иголочки». Черты лица смазливые, слишком идеальные и сладкие. При всем своем желании казаться брутальным, он выглядит не мужественным, а пафосным. Мне такие кадры не нравятся.