Суфизм исходил и исходит из того, что Коран — «вечно живое слово Аллаха» — хранит огромное количество тайн и скрытых смыслов. Руми аллегорически говорил: «В Коране семь смыслов. Один открыт для мусульман, второй — для святых, третий — для пророка Мухаммада, четвертый — для Аллаха. Но есть еще три смысла». В данном случае Руми говорит об Аллахе как Его трехмерном образе, Аллахе в его имманентности человеческому существованию. Поэтому суфии никогда не довольствовались только одной интерпретацией Корана, уделяя особое внимание глубокой медитации над различными странными и парадоксальными айятами, отрывками, сурами, стремясь прикоснуться к «тайне тайн», проникнуть в глубины внутренних смыслов.
Например, суфизм никогда не удовлетворялся официозной, буквалистской версией учения о рае и аде. Характерно в этом смысле высказывание крупнейшей деятельницы раннего суфизма Рабии аль-Адавии: «Спросили Рабию, что она скажет о рае. Она ответила известным изречением: «Сперва сосед, а потом дом» — и пояснила свою мысль, что она воспевает Аллаха раньше рая». Для истинного суфия рай это не цель, а «путь через бессмертие». Если речь идет о конечной цели духовного пути — фана, то рай не имеет значения.
Одна из главных причин такого негативного отношения суфизма к ортодоксальным представлениям о рае и аде заключалась в следующем. Важнейший принцип ислама — богобоязненность. Речь идет именно о богобоязненности перед Аллахом как источнике, сути и хозяине всего. Только такая богобоязненность является предпосылкой действительно креативного монистического мышления в исламе. Если же творческий страх перед Всемогущим заменяется земными, человеческими страхами перед адом, адскими наказаниями или же приземленными надеждами на райские наслаждения, то под угрозу ставится сам принцип таухида (единобожия).
Известный суфийский шейх Абу-Бакр аш-Шибли в этом контексте откровенно издевался над буквалистскими, про-фаническими представлениями об аде и рае. Однажды он прикинулся безумным и взял в руки палку, подожженную с обоих концов. Когда у него спросили, что он хочет делать, аш-Шибли ответил: «Иду одним концом палки поджечь ад, а другим — рай, дабы народ стал действительно заботиться о своем отношении к Аллаху».
Омар Хайям, в свою очередь, называет профанические и лицемерные представления о рае и аде «сорной травой», противопоставляя этому знание «тайны мира»:
Пользуясь поэтическими средствами, Хайям доводит до абсурда попытки дискредитации глубинных смыслов понятий рая и ада, стремление лицемеров выхолостить тайные значения поста и салята (молитвы):
Одно из наиболее строгих предписаний шариата заключается в необходимости для мусульманина соблюдать ежегодный месячный пост. В месяце рамадан верующие в течение дня от восхода до захода солнца ничего не едят, не пьют и не курят. Но главное заключается в том, что в период рамадана интенсивность размышлений об Аллахе, Его атрибутах и именах, Его нияте (намерении) должна увеличиться многократно, стимулируя духовное продвижение мусульманина к Всевышнему, лучшее понимание Его знамений, возможность личностного интуитивного прорыва к Нему. Однако в действительности именно ритуальное, лицемерное голодание в рамадане постепенно становилось главным.
Поэтому некоторые радикально настроенные суфии, борясь с такой осушающей иман (веру) ритуализацией и про-фанизацией, специально шли на риск и нарушали пост. «Рассказывают, что однажды в месяц рамадан Мааруф Кархи нарушил свой пост и выпил воды у водоносна, который кричал: «Благословит Аллах того, кто выпьет воды!» Ему, Мааруфу Кархи, напомнили, что он держит пост. Кархи отвечал: «Да, но меня привлекло благословение Аллаха».
Радикальные суфии, выступая против показного благочестия, протестовали тем самым против официального лицемерия придворных богословов и факихов. Знаменитый суфий X века аль-Кушайри писал: «Одна пылинка настоящего благочестия лучше тысячи мискалей (мера веса. —
Когда Хайям касается этой темы, его сарказм проявляется в ярчайшей форме: