Омар Хайям

Первый этап — шариат, то есть «закон», определяющий «благочестивую» жизнь согласно общим для всех верующих мусульман предписаниям ислама. Второй этап — тарикат (в более узком смысле слова), «путь», заключающийся в добровольной бедности, нестяжании, дистанцировании от профанического мира, очищении от материального и отречении от своей воли. Суфий должен был стать мюридом избранного шейха и, всецело подчинив себя его воле и контролю, под его руководством упражняться в духовной жизни. Третья стадия — маарифат, «познание», — на которой суфий, отрешившийся от чувственных желаний, признавался способным достигать спонтанного общения с Аллахом. Наконец, четвертая стадия — хакикат (достигаемая лишь немногими), когда суфий оказывался в состоянии постоянного единения со Всевышним.

При жизни Омара Хайяма еще более явственно стали проявляться различия в путях развития суфизма. Его умеренное крыло постепенно сближалось с традиционным исламом, оказывая на него все большее духовно-интеллектуальное воздействие. В конце концов именно аль-Газали попытался интегрировать взгляды традиционалистов и суфиев в некую общую и единую теологическую систему. Но многие радикально настроенные суфии довольно резко расходились в своих убеждениях и взглядах со сторонниками ортодоксального направления в исламе. Они прежде всего обращали особое внимание на поиск и разработку скрытых, тайных, аллегорических смыслов и знаний в Коране и Сунне. Хайям, скорее всего, был близок именно к этому направлению суфизма, однако считать его сторонником какого-то одного тариката было бы неверно. В ключевом вопросе фана, да и по некоторым другим проблемам взгляды Хайяма и крайних суфиев заметно расходились.

Крайним суфиям мир и человеческая душа представлялись божественными не в своем эмпирическом бытии, но в своем субстанциональном происхождении. Человек является неким отражением Аллаха, как и в любой вещи мудрецы могут найти присутствие Всевышнего. Человек — не абсолютная истина, а частица этой истины, или, точнее, некая модель, отражающая неким образом эту истину. В этом смысле человек несовершенен. Постепенное освобождение души от впечатлений, «отражений» чувственного бытия, «незанятость души» (миром) и отвержение своего эмпирического «я» и своей воли должны были привести суфия к состоянию фана, то есть к полному растворению души и личности в Аллахе и слиянию с Ним. Истинный суфий сливается с Аллахом подобно тому, как капля сливается с морем.

Разнообразие же материального мира большинство суфийских тарикатов объясняли следующим образом. Сущность Аллаха как Хака (истины) едина. Миры минералов, растений, животных, человека различаются только внешне. Ведь все вещи и явления объединяет тайная сущность Всемогущего, проникая в них. В этой связи характерен следующий пример. Однажды вечером Джунайд Багдада со своим мюридом шел по дороге. Залаяла собака. Джунайд остановился и сказал: «Лаббейк-лаббейк». Ученик спросил, что с ним. Джунайд ответил, что лай он принял за зов и гнев Аллаха и не заметил перед собой собаку, поэтому произнес: «Лаббейк» (я перед Тобой). Но этот пример выявляет и другую важную особенность суфизма вообще. Суфии культивировали осознание и внимание, постоянно направляя их на поиск и правильное понимание знамений и указаний Всевышнего.

Для крайних суфиев ничего, кроме Аллаха, в принципе не существовало. Природа, человек, животный мир, лай собаки, вой ветра, раскаты грома, сверкание молнии, звуки музыки — везде и во всем они видели проявления Аллаха. Для невежественных по сути исламских ортодоксов сравнение лая собаки с голосом Бога являлось еретическим кощунством, против которого оправданными являлись любые методы борьбы.

Например, мусульманское духовенство обвинило аль-Халладжа в отступничестве от важнейшего в исламе принципа таухида (единобожия). Но сам аль-Халладж отнюдь не утверждал существования в одно и то же время двоих — Бога и человека. Аллах и его творения для этих суфиев являлись неотделимыми друг от друга. Тем не менее аль-Хал-ладж был казнен.

Хайям же придерживался более сложной концепции субстанциональной уникальности индивидуального «я», невозможности ее полного растворения во Всевышнем в силу гораздо более сложных, по его мнению, взаимоотношений между Аллахом и личностным самосознанием. А это вело к отрицанию им ключевой идеи фана в суфизме. Правда, в одном из древних источников «Нузхат аль-маджалис» (1331) есть четверостишие Хайяма, в котором изображена кратко, но ясно суть суфийского учения:

Пока перед скитанием ворота не откроешь — не жди отрады.
Покамест кровью сердца лицо ты не омоешь — не жди отрады.
Зачем скорбеть о мире? Влюбленным уподобясь, уйди от мира.
Пока, от «я» отрекшись, себя не успокоишь, — не жди отрады.