Олег Табаков

Если в театре возникала какая-то неоднозначная ситуация, он мгновенно перехватывал инициативу и приглашает критиков «поговорить». Поговорили. Сам Олег Павлович был в эти минуты неподражаем, превращая намечавшийся диалог с неприятными вопросами в остроумный моноспектакль. При этом непременно напоминал собравшимся в зале, что открыт для критики. Но всегда так ловко держал удар, что скорее нападал, чем защищался. Несомненно, он всегда оставался хорошим политиком. Никогда не зависел от мнения толпы, но был далек от пушкинского «хвалу и клевету приемли равнодушно». Его политика была открытой, он всегда был готов прислушаться к конструктивным советам, как, впрочем, вовремя остановить указующие персты в ложном направлении. Словом, во всех ситуациях присутствовало единовластие без самодурства. Вспоминается ситуация в студии канала «Культура». Театральный критик, апологет искусства Германии, на все лады пела дифирамбы немецким театрам, весьма грубо намекая на несостоятельность происходящего на российской сцене. Тут слово взял Табаков, и уже через минуту зал умирал от хохота. Актер пересказывал спектакли, которые он видел в Германии. Рассказывал о том, что видел, как понял увиденное. А когда хохот утих, спросил критика: «Вы хотите это увидеть на российской сцене?» Та в ответ промямлила, мол, я так, конечно, сказать не могу… «И не надо!» — подвел черту Табаков.

Когда кто-то посетовал на то, что вы, мол, «ставите, черт знает что, да и жизнь у вас на сцене какая-то мрачноватая», — он парировал словами известного руководителя Малого театра Южина: «Ставим тех авторов, каких имеем, а жизнь на сцене та, которая бушует за стенами театра». Чувство современности у него было в крови, и поступки совершал «с прямотой и отвагой власть имеющего». Исчезновение буквы в мхатовской аббревиатуре, вызвавшее так много нареканий, было продиктовано именно этим ощущением. Человек он был стремительного ума, уникальной внутренней дисциплины, а решительность и самоотверженность не способствовали к подчинению обстоятельствам. Не было своих идей, брал чужие и усиливал их, подтверждая каждым прожитым днем, что Театр — это Театр, ни университетом, ни философской кафедрой, ни амвоном для проповеди он стать не может. Если кто-то будет пытаться выстроить логику его творческих поисков того времени, указать направление, — быстро остановится в недоумении. Остановится и озадачится пестротой и кажущейся непоследовательностью.

Следует заметить, что за свою жизнь Табаков играл много разного, подчас неожиданного. Поэтому человек, знакомый с биографией руководителя, не удивится ни выбору пьес, ни приглашению режиссеров. В МХТ присутствовал весь спектр наличной режиссуры — отечественной, да и не только. Тут всемирно известные имена и никому не известные. Разнообразие лиц, поколений, возможностей. Нет только в этом разнообразии заурядности, усредненности, инерции, безразличия. Да, он хотел успеха и себе, и коллегам, хотел по-прежнему зрительской любви за дело, которому служил, и по-прежнему был открыт миру и таланту. Профессиональной и лабораторной замкнутости не понимал и не принимал. Он, словно первопроходец, осторожно нащупывал путь, делал новый шаг, не думая, мол, сейчас сделаем эксперимент, а потом сделаем вывод. Да и некогда было экспериментировать, мхатовская труппа — огромная, а были еще актеры «Табакерки», а он как никто знал, какое влияние на профессиональный климат в коллективе оказывает неработающий актер. Ощущая себя на перепутье дорог, он хотел, чтобы как можно больше коллег жили в состоянии профессиональной готовности, часто слыша в свой адрес упреки во «всеядности», в желании всюду отметиться.

В свое время к юбилею Инна Соловьева составила список имен, которые появились в афише театра с приходом Олега Табакова. По алфавиту: Богомолов, Брусникина, Бутусов, Врагова, Григорян, Гришковец, Еремин, Женовач, Карбаускас, Кац, Машков, Петров, Писарев, Серебренников, Скорик, Рыжаков, Чусова, Черепанов, Чхеидзе, Феодори, Франдетти, Шапиро, Шейко, Яковлев, приглашенные финка, француженка, чех, поляк, венгр, японец. И это еще даже не половина «режиссерского состава»! Приглашались все, кроме тех, кто вел свой театр. Со всеми остальными политика велась по принципу «милости просим». Тадаши Судзуки так Тадаши, почему нет? Замечательная фигура! Инна Натановна заключает: «Они не монтируются, эти люди, и спектакли их не объединишь. Это все идет параллельно. Но, по Лобачевскому, это где-то, может быть, и пересечется. Как Бог даст! — надеется критик. И Табаков — русский деловой человек еще и потому, что он не боится этого — как Бог даст. Имеет основания полагать: Бог вправду даст. Самому при этом лучше бы не плошать. Но даже и оплошавши — как-нибудь выберемся».