Олег Табаков

Замечательный критик Александр Соколянский однажды сказал: «Ходят легенды, что Табаков, повернувшись к залу в полупрофиль, может одной половиной лица заставить зрителей рыдать, а другой расколоть партнеров по сцене до непобедимого хохота». Легенда в искусстве, при всей ее неправдоподобности, порой выражает суть явления или человека точнее любого факта. Арсенал его приемов как будто наизусть выучен постоянным зрителем, но вы и по двадцать пятому разу будете умиляться над интонациями такого родного голоса. Демонстративно не молодясь, раньше срока перейдя на стариковские роли, он никогда не сработал вполсилы, круто менял амплуа, едва возникал риск однообразия. Наивно полагать, что Табаков не знал ошибок, жизнь без этого не бывает, но он как-то так себя обустроил, что внимание на срывах не фокусировалось. Нет мало-мальски серьезного анализа, почему та или иная роль не получилась. И хотя есть мнение, что критик пишет ярче и серьезнее, когда делает разбор неудач, почему-то мало находилось охотников делать это в отношении Табакова. Может быть, потому что он сам не драматизировал события в своей жизни, никогда прилюдно ни о чем не сожалел, ни разу никого не обвинял. Казалось, некогда ему этим было заниматься, работал как турбина, а при таком варианте и ритме деятельности удач всегда больше, чем промахов.

Из ролей последних лет ближе всего по взглядам и убеждениям был к нему Флор Федулыч Прибытков в «Последней жертве» — бесспорная и важная удача. Появление на сцене Табакова-Прибыткова зал встречал аплодисментами, словно признавался: верим всему, что дальше случится. И пришлось поверить невероятному. Надо ли говорить, что мы живем в твердой убежденности, что у нас порядочный человек честно нажить большой капитал не может. Наша «болезнь общественного сознания» опасна, потому что тормозит развитие личности. Создавая образ симпатичного, умного и честного промышленника, Олег Табаков выполнял важнейший социальный заказ. Соотнести роль с исполнителем, наверное, было бы любопытно и заманчиво, но вульгарно. Сходство читалось, но речь шла о моральных основах жизни русского капиталиста. Невольно на память приходило «честное купеческое слово», которое, как свидетельствовали современники, было крепче всех писаных законов. Да и сам Флор Прибытков крепко стоял на земле, счет деньгам знал, способен вывести на чистую воду любого негодяя, бойкого мошенника сам облапошит, но с порядочными людьми он ведет себя порядочно.

Все в этой роли шло Олегу Табакову: и тихие мягкие интонации, и выверенная неторопливость плавных движений, и здравая рассудительность. Невольно в памяти возникает картина, когда Прибытков делает предложение молодой вдове и как принимает с облегчением отказ: женщина собирается замуж, на содержание она не пойдет. Он понимает: она не врет, значит, все по-честному. И для него это главное. Но вот в следующей картине она приходит просить денег, кокетничая и заискивая, и герой с нескрываемым огорчением задумался: неужели ошибся? Он всему знает цену и готов платить за все так же честно, как платит налоги. Он и обязанности культурные готов оплачивать, ничего не понимая в искусстве. Если женщину, которая нравится, можно купить, будет покупать, а вот если она не продается, нужно брать замуж, все опять же открыто, по-честному. И все в роли Флора Федулыча так шло к Табакову, его возрасту, стати, положению, что было ясно: этот персонаж нравится, близок самому исполнителю. Одновременно с этой постановкой шли спектакли «Дядя Ваня» А. Чехова, «Копенгаген» М. Фрейна, «Тартюф» Ж.-Б. Мольера, в которых Табаков играл профессора Серебрякова, ученого Нильса Бора, циничного лжеца и обманщика Тартюфа.

Последняя роль оставила у зрителя недоумение. Вероятно, что-то не совпало с умонастроениями актера, не случайно во время работы над спектаклем он признавался: «Вот сыграю Тартюфа и больше новых ролей брать не буду». Признаваясь, что сам он спектакль «Тартюф» не любит, Табаков с укоризной добавлял: а народу нравится. Еще бы не нравилось! Стоит только вспомнить уморительные гримасы, которые актер строил партнерам, да еще сопровождал неожиданными голосовыми переливами, все его «фирменные» улыбки, обилие интонационных и пластических острых приемов. Парится в баньке с двумя монашками, возлюбленной поет вместо серенады «Тишину над Рогожской заставою» и, «не отходя от кассы», приступает к тому, ради чего пел. Кульминация — стриптиз за ширмой, который высвечивает экран. Спросите: а при чем тут Мольер? Ни при чем. Речь не о нем и не о пьесе.