Олег Табаков

Доверимся в этом вопросе тому, что произнесено и написано актером, а наши размышления о соотношении психики и физики актера и персонажа пусть остаются тайной и загадкой. Разные актеры по-разному слышат и слушаются режиссера. Одни слышат только то, что относится к их роли. Таких всегда большинство, большинство их было даже у Станиславского. Другие (их меньше) чувствуют спектакль в целом, а не только себя в нем. Совсем редки случаи, когда актер, сопоставляя и сравнивая, отдает себе отчет в том, что представляет данный спектакль или фильм в общем движении театра или кинематографа, в общей системе их развития. Такие актеры — вершина самостоятельности и широты мышления. По способности слушать, воспринимать, осмысливать Табаков принадлежал к третьему, самому прекрасному ряду. Очень часто по тому, как он играл, было понятно, о чем спектакль. И многие режиссеры, имея замысел, не торопились начинать съемки, пока не получали согласие актера на исполнение той или иной роли. Режиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич даже не проводил кастинг для исполнителей главных ролей, пока не получил согласие Олега Табакова и Алисы Фрейндлих на участие в фильме «Д’Артаньян и три мушкетера». Позднее режиссер признавался: «Табаков не просто гигантский актер, он у нас такой — единственный. Зачем он мне был нужен? Ему нет равного в ощущении стиля и жанра. Для меня Людовик XIII — экспонат энтомологической коллекции, такая пришпиленная бабочка. Его судьба прилепила к царскому креслу, как насекомое. Он должен быть королем, но по сути он — не король».

Это размышление режиссера не о конкретном персонаже, исторической личности — речь идет о теме, которую предстоит сыграть. Чтобы тема возникла, она должна звучать в каждом сыгранном эпизоде, а значит исполнителю необходимо ощущать своего героя в контексте всего фильма. И хотя Олег Павлович, когда в шутку, когда всерьез сравнивая искусство театра и кино, говорил, что кино — это на пятьдесят процентов искусство, а на другие пятьдесят — производство, «которое не поправишь после съемок, всё мгновенно застывает как воск», — сам он оставался всегда на уровне искусства. Видеть его на экране — наслаждение. Провалов даже не вспомнить. Он мог играть хуже или лучше — но никогда не ниже своих возможностей. Притом играть мог все — комедию, водевиль, драму, трагедию, — был достоверен в любой условности. И всегда скрупулезно точен. Если перечислить его роли в фильмах 1970–1980-х годов, поражаешься не их разнообразию, а способности актера остаться в памяти зрителя каждый раз новой, подчас неожиданной интонацией, по которой всегда можно определить и название фильма, и персонаж. Даже в эпизоды он вкладывал море обаяния. Жизнерадостный, веселый, с тончайшим чувством юмора, актер органично существовал на синтезе слова, действия, музыки, хореографии. Жанр оперетты явно был ему близок.

Невольно вспоминается известный диалог. Станиславский: «Оперетку должны играть непременно большие, замечательные артисты, иначе ничего не получится. Жанр оперетки по плечу только настоящему актеру — мастеру своего дела. Вы знаете, кто мог бы великолепно играть оперетку?» Писатель: «Кто?» — «Наши, Качалов, например. Вы представляете себе, какой бы это был замечательный опереточный простак? А Книппер! Сногсшибательная гранд-дама. А Леонидов? Представляете себе, с его данными, какой бы он был злодей? А Москвин? Милостью божьей Буфф. Лучшего состава не сыщешь». — «Ну, так за чем же дело? У вас в театре даже специальный зал есть, так и называется К. О. — комической оперы. Вот бы взяли бы, да и поставили какую-нибудь оперетку с Качаловым, Книппер, Леонидовым, Вишневским». — «Какую же оперетку?» — озабоченно спросил Станиславский. — «Ну, „Веселую вдову“». Станиславский задумался: «Гм… Гм… Не получится». — «Почему же, Константин Сергеевич?» — «Они не умеют петь».

Речь шла об уникальных вокальных данных. Их у Табакова тоже не было, и он никогда не смешивал актерскую работу с реализацией собственных вокальных талантов. Но редко кто так тонко, со вкусом, мастерски и искренне мог исполнить в кино песню или романс. Причем пел не исполнитель роли, а конкретный персонаж, характер которого способен любой текст перевести в музыку. Как исповедь звучит романс «Зачем мне вечно суждено», после которого трудно судить ловеласа Аполлона Окаемова в фильме «Красавец-мужчина». Понятно, почему женщины любят этого альфонса буквально до беспамятства. А дивное исполнение слугой Чигалотти песенки «Привет, воображение» заставляет отложить дела и пересмотреть музыкальную театральную сказку «Король-олень». Роль крошечная, а какое точное попадание в жанр, тему, настроение фильма! И конечно, куплеты прапорщика Ушицы, прозвучавшие в фильме «Ах, водевиль, водевиль…», в музыкальном плане не вызывают сомнения, что поет профессионал.