Олег Табаков

В труппе оставались яркие индивидуальности, и новоиспеченный директор, как никто другой, знал, что неработающий артист — всегда потенциальный склочник. Нужно было грамотно загрузить всех работой с ощущением перспективы. Театру явно требовалась режиссура, способная не только удержать художественную культуру спектаклей, но и выдвинуть эстетическую программу. И если с последним дела обстояли неразрешимо, то стратегию приглашения знаменитых режиссеров «со стороны», как отечественных, так и зарубежных, Табаков выстроил грамотно и точно, используя свое безошибочное чутье, интуицию и вкус. Приглашенные мастера обеспечили успех коллективу на несколько лет. Анджей Вайда поставил спектакль по пьесе Д. Рэйба «Как брат брату», режиссеры В. Алов и В. Наумов осуществили постановку пьесы И. Эркеня «Тоот, другие и майор», Питер Джеймс воплотил на сцене шекспировскую «Двенадцатую ночь» в переводе Давида Самойлова, сделанном по заказу театра.

В последней постановке Олег Табаков сыграл одного из самых колоритных персонажей — дворецкого Мальволио. Его герой — пародийный Гамлет весеннего сна, представший величественным шутом и могущественным комедиантом, вполне искренне изображающим историю «бесплодных усилий любви». Публика веселилась от души, встречая каждый выход актера с восторгом. Его лукавая улыбка в телеверсии спектакля, которой более сорока лет, и сегодня не потеряла обаяния. Многие роли Табакова этого периода пронизаны юмором, иронией, сарказмом. И если кто-то отмечал, что он «часто переигрывает», то никогда не было замечаний, что «недоиграл». Да, чрезмерные проявления жизни телесной и духовной, радостная зрелищность порой разрушали музыку образа; строгому глазу актер казался богачом, который неумело тратит богатство. А он часто просто подхихикивал, строил необъяснимые гримасы. Мог сыграть кого угодно, не боясь эксцентрического комизма. Но это отнюдь не было пустым пересмешничеством — его остроумие словно раскачивало стержень характера, извлекая из него наружу все смешное. Такой была комедийная природа его дарования, сущностное свойство таланта. Как сказал классик, «в легкомыслии есть мудрость, в поверхностности — глубина».

В названных премьерах после ряда неудачных спектаклей ощущался очевидный рывок «Современника», чувствовалось какое-то оживление в движении, наблюдалось развитие театральных средств выразительности. Ренессанс, конечно, не наступил, но неизвестно, как сложилась бы судьба коллектива, не будь тогда Табакова, который добровольно встал у руля. Так что отдать должное его усилиям необходимо. Если внимательно перелистать альбом с фотографиями ролей, которые Табаков играл после ухода с поста руководителя «Современника», возникает ощущение, что актер поостыл в жажде постоянного обновления. Он словно поставил внутреннюю задачу сохранения всего ценного и важного, что было наработано, открыто, достигнуто. Отсутствие ведущего, конечно, всегда сказывается. Ты много работаешь, копится опыт, его появление закономерно, опыт защищает, вселяет уверенность. Но уходят непосредственность, смелость, постоянная готовность к эксперименту. Исчезает потребность оживляющего ледяного душа, который может принести только режиссер.

Но придирчивость и дотошность в работе Табакова никогда не покидали. Психологически точно и спокойно он существовал в спектакле «Восхождение на Фудзияму» по Чингизу Айтматову, играя Осепбая. Четкая социальная оценка читалась как в постановке по пьесе М. Шатрова «Погода на завтра», где Табаков играл инженера Архангельского, так и в роли Нуркова в «Обратной связи» А. Гельмана. Тихо прошла премьера новой пьесы В. Розова «С вечера до полудня», не оставив следа ни в жизни театра, ни в биографии Табакова. Но и там все было сыграно в лучших традициях: четко, дисциплинированно, психологически достоверно. Будто желая сбросить некий груз нравоучительности и натянутый драматизм перечисленных названий, Табаков, играя одну из «капель» в спектакле по пьесе того же Розова «Четыре капли», не побоялся нарушить жанр и радовался возможности уйти от указующего перста автора, кто прав, а кто виноват. Порой казалось, что история, в которой формалист-начальник выяснял отношения с передовиком-рабочим, звучит отдельным эстрадным номером. В жанре эстрады события разворачиваются по другим законам, стремительная скорость происходящего не оставляет ни секунды на раздумья и оценку. И нагло-благодушный Начальник Табакова под несмолкаемый хохот зрительного зала, перевернув мораль пьесы с ног на голову, «доставал» беднягу-гегемона.