Олег Борисов

Товстоногов давно хотел, чтобы Додин поставил в БДТ какой-нибудь спектакль. Додин работал в Театре юного зрителя и в Театре драмы и комедии на Литейном. У него было несколько интересных работ, оба театра были в Ленинграде на виду. Додину рано пришлось столкнуться с завистниками — после великолепного спектакля «Банкрот, или Свои люди — сочтемся!» по пьесе Островского он стал гоним и скитался по разным театральным коллективам. Стоит заметить, что перед тем, как отказаться от работы над биографическим спектаклем о Достоевском, предложенным Товстоноговым, Додин со всевозможными, как он говорит, «извинениями отказался от постановки какой-то современной пьесы», названия которой он и не помнит, объяснив, что не понимает, «как это ставить».

Честь и хвала, разумеется, Товстоногову, решившему поддержать мало кому известного тогда 37-летнего режиссера. И Олег Иванович, поработав с Додиным, безоговорочно ему поверив, проникшись к нему, к его режиссерскому методу и, можно сказать, подружившись с ним, тоже очень хотел поддержать Льва Абрамовича, пребывавшего в тот период без постоянного места театрального жительства.

Когда БДТ отправился в мае 1981 года на гастроли в Аргентину, Борисов решил воспользоваться неформальной обстановкой. Тем более что в «Красной стреле», в которой театр перебирался из Ленинграда в Москву для того, чтобы из столицы улететь в Буэнос-Айрес, разговор затеял Товстоногов.

— У вас, — сказал он Борисову, — была такая многотрудная весна, Олег, — за экватором развеетесь. Читали, что я написал о Додине?

— Еще нет, — ответил Борисов, — и сразу: — Может, возьмете его в театр?

— Какой у вас замечательный костюм! Бежевое букле! — будто бы не обратил внимания Товстоногов на не вопрос даже, а на просьбу Борисова.

После нескольких реплик о костюмах Олег Иванович сделал еще одну попытку:

— Ведь можно, наверное, открыть для Додина «единицу»?

— Наверное, это было бы возможно, если бы…

Жест Товстоногова, записал в дневнике Борисов, «был красноречив: человек предполагает, Бог располагает».

Елена Горфункель, комментируя эту ситуацию, написала, что «умный Борисов на этот раз оплошал: психология мастеров режиссерского цеха ему была недоступна». Олег Иванович, не сомневаюсь, и думать не думал о психологии «мастеров режиссерского цеха», а просто искренне стремился помочь Додину. Потом, разумеется, когда Борисов анализировал для себя, он осознал простую истину: профессиональным взглядом увидев в Додине не рядового режиссера, каких много, а потенциального конкурента высокого класса, готового со временем возглавить театр, Товстоногов сразу после «Кроткой», одного из лучших спектаклей второй половины ХХ века в стране, принял для себя решение, оформленное в разговоре с Борисовым в обтекаемую фразу «наверное, это было бы возможно, если бы…». Биограф Товстоногова Наталья Старосельская пишет, что «Георгий Александрович не потерпел бы рядом с собой режиссера, настроенного на исключительную самостоятельность». Товстоногов не желал допускать посторонних к режиссуре — на постоянной основе — в своем театре.

Борисов посчитал, опять же — для себя, решение Товстоногова несправедливым, но это ни в коей мере не стало для него, вопреки суждению Елены Горфункель, «еще одним поводом для обиды на весь свет, еще одним отрицательным опытом познания человека».

По одобренной Товстоноговым идее о «Кроткой» Лев Абрамович почти сразу сделал инсценировку (качественное переложение прозы, тем более такой прозы — невероятно сложный труд) и после этого позвонил Борисову. В начале сентября 1980 года они встретились (это была их первая встреча, можно сказать, знакомство; «Худой, подтянутый, совершенно не актерский, джентльменский, крайне вежлив» — таким запомнил Додин Борисова) в актерском фойе БДТ у доски с расписанием спектаклей, и Додин «без особых предисловий» передал Олегу Ивановичу папку с пьесой.

Борисов читал пьесу день или два, и они снова встретились. На первой же репетиции (Додин называет репетиции «пробами») Олег Иванович произнес слова, которые Додину надолго запомнились, хотя он и не отнесся к ним вполне серьезно, решив поначалу, что это в некотором роде кокетство, рисование, испробованный, «удобный» актерский ход. Борисов сказал: «Я прочитал, спасибо, мне очень понравилось, но я не знаю, как это играть, я иду в ваши руки, считайте, что я ваш ученик. Готов стать чистым листом бумаги». «Честно говоря, — говорит Додин, рассказывая о том, что был в тот момент весьма напряжен, ибо не знал, чем закончится встреча, — я немножко прибалдел. Удивился. Но при этом я видел глаза встревоженного раненого человека, и, наверное, такие же глаза он разглядел у меня».