Олег Борисов

Быстро молодость проходит, дни счастливые крадет.
Что назначено природой — обязательно случится.
То ли самое прекрасное, ну самое прекрасное в окошко постучится.
То ли самое напрасное, ну самое напрасное в объятья упадет.

          Две жизни прожить не дано,
          Два счастья — затея пустая,
          из двух выпадает одно,
          такая уж правда простая.
          Кому проиграет труба
          прощальные в небо мотивы,
          Кому улыбнется судьба,
          и он улыбнется, счастливый.

Ах, не делайте запаса из любви и доброты,
и про черный день грядущий не копите милосердья.
Пропадет ни за понюшку, пропадет ни за понюшку ваше горькое усердье,
Лягут новые морщины, лягут новые морщины от напрасной суеты.

          Две жизни прожить не дано,
          Два счастья — затея пустая,
          из двух выпадает одно,
          такая уж правда простая.
          Кому проиграет труба
          прощальные в небо мотивы,
          Кому улыбнется судьба,
          и он улыбнется, счастливый.

Жаль, что молодость пропала, жаль, что старость коротка.
Всё теперь уж на ладони, лоб в поту, душа в ушибах.
Но зато уже не будет ни загадок, ни ошибок,
Только ровная дорога, только ровная дорога до последнего звонка.

          Две жизни прожить не дано…

Послесловие

В Театре русской драмы им. Леси Украинки Олег Борисов стал своим, но свои же его потом и предали.

В Большом драматическом театре им. М. Горького он ни при каких условиях своим стать не мог. Даже несмотря на то, что Георгий Александрович Товстоногов со временем (после «Короля Генриха IV», «Тихого Дона» и «Трех мешков сорной пшеницы», а может быть, и сразу после «Генриха») осознал, какой драгоценный камень оказался в его руках. Стать своим в БДТ помешали не обстоятельства, а, прежде всего, окружение Товстоногова и интриги, замешенные большей частью на зависти.

«В БДТ, в котором я проработала почти 25 лет, — говорит Светлана Крючкова, — были люди, которых называли совестью театра. Люди, при которых стыдно было делать откровенно выгодные и удобные вещи. Таким человеком, например, был — я его не застала — Ефим Захарович Копелян. Потом, когда его не стало, Сергей Юрьевич Юрский и Наташа Тенякова. И последним человеком вот такого рода был Олег Иванович Борисов».

Олег Иванович очень надеялся на то, что станет своим в Московском Художественном академическом театре им. М. Горького — выпускник Школы-студии МХАТа Ефремов собирался вернуть театр на вершину за счет мхатовцев, роли Борисову были обещаны, — однако и здесь столкнулся с вопиющей несправедливостью.

Все три театра, в которых работал Олег Борисов, вполне могли строить на нем свой репертуар.

В Киеве это напрашивалось (но не случилось из-за позиции артистов старшего поколения, зависти и ревности молодых партнеров и последующего их предательства по отношению к Борисову) после постановки в 1960 году пьесы Максима Горького «Последние», в которой Олег Иванович сыграл Петра, и спектакля (год спустя) Александра Штейна «Океан» (роль Часовщикова) и, разумеется, более ранних розовских пьес, поставленных в театре.

В Ленинграде после «Короля Генриха IV» Георгий Александрович Товстоногов сказал, что отныне все будет ставить в расчете на Борисова, однако преодолеть сопротивление окружения не сумел (и не удалось ему, помимо этого, «приручить» Борисова).

В Москве Олегу Ефремову, наобещавшему Борисову при приглашении «златые горы» ролей, после «Дяди Вани» привиделось, по всей вероятности, что выполнение всех сделанных обещаний приведет к тому, что театр может стать театром Борисова, а не Ефремова, и борисовский Астров — первый на пути к этому шаг. И, пресекая дальнейшие шаги в этом направлении, Ефремов отобрал у Борисова Астрова (для себя, стоит заметить), не разрешил ставить «Павла I» с Борисовым в главной роли и «забыл» обо всех обещаниях.