Олег Борисов

С тех пор как умерла бабушка Аллы Мария Анисимовна, с освящением куличей на Пасху возникла проблема. Печь их стала мама Аллы, Лариса Гавриловна, и поездом передавать из Москвы. В апреле 1982 года она не успела куличи освятить, и Олег Иванович решил сделать это с Юрой. Они отправились в пригород Ленинграда. «Думали, — вспоминал Борисов, — с глаз долой. А народу там видимо-невидимо. Я, когда вошел в храм, сразу на себе взгляд священника поймал. Он приветливо, как-то по-дружески заморгал. Словно уже ждал. Я начал себя успокаивать: „Это он со всеми такой масляный, вот и мне досталось его расположение“. И отошел в уголок, к иконке Божьей Матери. Рядом со мной апоплексический бородатый мужик клал поклоны до земли. Взгляд священника на себе чувствую. Боковым зрением и всю массу народа — с куличами, яйцами, — повернутую в мою сторону. Решаю как-то отвлечься — наблюдаю за сизой струйкой, поднимающейся от кадила к деревянному потолку. Скверно поет дьячок и настраивает на разные мысли: „Вместо того, чтобы святить куличи, засветился сам… Как хорошо, когда в храме один, но как такой момент уловить? Ведь не может же вера быть напоказ? И почему я должен просить наравне со всеми?“ Сам себе отвечаю: „Это оттого, что гордыня сидит — так воспитали“. Пока размышлял, подошел батюшка: „Жалко, иконки князя Олега Рязанского у нас нет…“ (Значит, узнал! — промелькнуло в моем сознании.) „Что, имя редкое?“ — спрашиваю. „Да что вы! Вот мое — уж действительно редкое. Более редкого не сыщешь — Сосипатр я, так родители окрестили… Вы у нас в первый раз?“ — „В первый… У вас такая благодать“. — „Благодать… А мы дома по телевизору часто ваши песни слушаем. Дочка особенно любит“. У меня от сердца отлегло. Значит, и он обознался — принял, конечно, за Олега Анофриева. Как это кстати! Все-таки, почему принимают за Анофриева — загадка… Мужик, который клал поклоны, попросил у меня милостыню. Я уже было полез за мелочью, но тут почувствовал, как Сосипатр зажал мою руку в кармане: „Попридержите… попридержите… всех ведь не осчастливишь“. А свою руку держит в подвешенном состоянии. Вроде протянута, а вроде нет. Кто-то ее целует и просит благословения. Священник ловит мой взгляд, а я все не знаю, приложиться или нет. Победила гордыня — я только поклонился ему и зашагал к машине».

Когда-то Борисов говорил с Луспекаевым о Боге. Олегу Ивановичу хорошо запомнились его рассуждения: «Думаю, там нет никого. Нет, понимаешь?.. Если кто-то и был, то помер. Не может же какое-то существо, пусть даже и Бог, жить бесконечно? Всему наступает конец… С другой стороны, когда мне тяжело и я абсолютно мертвый, меня что-то поднимает, и чувствую, что сейчас взлечу… Что это за сила? Пожалуй, в нее-то я и верю… Иногда мне кажется, что к нам протянуты невидимые проводочки и, как положено, по ним поступает слабенький ток. А когда срок наступает, рубильник включают на полную мощь… и ты готовченко… Вся жизнь, как на электрическом стуле…»

Владимир Малков, работавший на радио и в доме звукозаписей, вспоминает, как ему показалось, что в работе над записью «Бесов» проявилась «религиозность, что ли, Олега Ивановича, или, шире, духовность, святое отношение к каким-то принципиальным вещам — к чести, духу человеческому, к смерти, к предназначению». Однажды после записи Малков поинтересовался у Олега Ивановича, часто ли он обращается к евангельским текстам. Борисов сказал — как-то буднично, не красуясь: «Это одна из трех книг, которые, пожалуй, рядом всегда, — Библия, Гоголь и Достоевский».

Однажды Олег Иванович побывал в Абрамцеве. Наибольшее впечатление у него оставил образ Богоматери, сделанный Виктором Михайловичем Васнецовым сначала для абрамцевской церкви, а затем повторенный в Киеве…

Через маленькое оконце в абрамцевскую церквушку пробилось солнце и осветило образ Богоматери. Солнце проникло минут на десять, не больше… Служительница объяснила, что случается это один раз в день, чаще всего между двумя и тремя часами, а иногда не случается вовсе. «Я, — вспоминал Олег Иванович, — в эти десять минут думал, что хорошо бы рядом со своим домом в Ильинке построить такую же часовенку… Или хотя бы иметь возможность ставить домашние спектакли. Того же „Иосифа и его братьев“, что и у Саввы Мамонтова. У него в спектакле все принимали участие — и артисты, и дети… Мечты зашли так далеко, что я стал распределять роли. Сам бы хотел Иакова…»

А в Киеве… Первый раз Борисов вошел в киевский Владимирский собор, когда на противоположной стороне бульвара Шевченко появился на свет Юра. Олегу тогда показалось, что запрестольный образ Пресвятой Богородицы был приветлив к нему. Из собора он помчался в родильный дом. Из окна ему показали сына. «Держит его Марья Ивановна, золотой человек, держит в точности, как на иконе, — вспоминал Олег Иванович. — Его левая рука поднята, а правая вперед протянута…»