Октябрьские рассказы

— Трактор, — сказал наш спутник, инженер по ирригации Смирновский, большой человек, с иссиня-черным лицом от загара, в полотняной белой рубахе, синих военных штанах и брезентовых сапогах, — он теперь прочно войдет в хозяйство колхозной Туркмении. Сейчас, конечно, хлопот не оберешься. Колхозы ставить — новое дело. Там, глядишь, он и развалился от неуменья организаторов, там баи постарались, там — встал да, как говорится, влачит дни, ну, а иные взялись крепко, у них пойдет…

— Революция пришла в пустыню, — ответил молодой наш друг, туркмен Мурад, — у нас тридцатый год сейчас, а посмотрите, через десять лет не узнаете республику, будут такие колхозы, такие города, не то что Аннау, чьи развалины сегодня видели…

Мы действительно мимоходом осматривали и эти величавые руины, посреди которых уцелела, правда не целиком, мечеть. Мечеть эта вставала глиняной горой, с сохранившимся большим порталом, с легко вознесенной аркой и плоским куполом. Белые арабские вязи на синем фоне обводили странно выглядевшие на мечети изображения двух драконов с зелеными, тускло поблескивавшими хвостами.

— Откуда там, кстати, китайские драконы? — спросил я. — Возможно, что китайцы заходили так далеко в эти места, что, приняв ислам, сохранили дракона, или это воспоминание о неудачном походе Тимура на Китай, ведь мечеть строили уже во времена Бабура?

— Надо спросить самих китайцев, — засмеялся сосед, агроном, — у них поискать сведений об этой мечети…

— Они теперь этим не занимаются, — сказал Смирновский, — им не до драконов. Вон сегодня в газете есть, что в Китае, в уездном городе Наньси и в уездах (он отыскал в газете телеграмму)… в уездах Чжунсянь и Фынду в провинции Сычуань совершился переворот и возникло советское правительство…

— Ничего не знаю о китайцах, — сказал Мурад, — никогда не видел. Даже не могу представить, как они дерутся, хорошо, плохо… Если переворот сделали — значит, неплохо получается…

— Я видел только продавцов, что по городам бродили, до революции, — сказал агроном, — чесучу продавали, шелк, веера, зонтики. Но по ним судить о сегодняшних китайцах нельзя, конечно…

— Я вам могу рассказать о китайцах кое-что, — Смирновский отставил пиалу и лег поудобнее, подобрав под локоть несколько мягких подушек, — я их знаю по гражданской войне. У нас в армии их было целое подразделение.

— Ну, и как же они сражались?

— Сражались они с отменной храбростью. Даже из пулемета стреляли диковинно — все бойцы наши этому удивлялись. Один китаец бежит, и на спине у него легкий пулемет, а другой на ходу из этого пулемета бьет. Зрелище! Гибкие они были, ловкие, ползать могли, как пластуны. Говорить, конечно, по-русски не очень чтоб говорили…

— Как же вы с ними объяснялись?

— У них были свои командиры. Я помню такого одного. Мы звали его просто Вася, он за приказами приходил, и все объяснения, какие надо, мы с ним имели, а он потом объяснялся со своими земляками. Преданы они были революции неимоверно. И очень храбры. К боли малочувствительны, или, вернее, очень волевые. Китаец-боец ни кричать, ни плакать не будет. Даже если умирает. Сидит тяжелораненый и думает. Говорит мало.

Пришли мы уже освобождать Кубань.

До этой поры у нас никаких недоразумений не было никогда. Китайские командиры были и за комиссаров, объясняли китайцам политическое положение. Мы имели полный контакт. А тут приходит Вася, и я вижу, что он недоволен чем-то. «Что с тобой, Вася, спрашиваю, ты плохо себя чувствуешь, или бойцы на что жалуются?» — «Я, — говорит он, — на плохо не жаловался, ничего плоха нет, а плохо бойцы жалуются…» — «На что же они жалуются?» — спрашиваю. Вася замялся. Потом говорит: «Почему ваша Красна Армия бежит атака, что-то кричит много, громко кричит, наша Китайска Красна Армия бежит атака, ничего не кричит громко. Почему так нехорошо получается?»

Я смотрю на него — шутит он, что ли, не пойму. Вижу — не шутит. Тогда я с другого конца подхожу. «Вася, говорю, ты думаешь, это заклинание какое-нибудь против пуль и снарядов они кричат, колдуют, что ли?» — «Нет, — отвечает Вася, — колдун не верю, заклинаний не верю, а что они кричат, когда бегут, а мы не кричим…» Тут до меня дошло. Я засмеяться себе не позволил, но слегка улыбнулся. «Я, говорю, Вася, тебе все объясню. Они кричат: „За родную Кубань!“ Мы же сейчас на Кубани воюем, освобождаем от белых Кубань, вот они и кричат: „За родную Кубань!“ — то есть за ее освобождение ничего не пожалеем, умрем, а освободим от белых. Китайцам это кричать зачем. Понятно? Их родина Китай».

Он подумал, подумал, упрямый был. Говорит: «Напиши мне большими буквами, как они кричат: „За родную Кьюбань!“» — «Зачем тебе?» — «Надо, говорит, пиши сейчас, пиши, — сам засмеялся, — не ленись, пиши». Ну, если он засмеялся, то, значит, понял. Написал ему я на бумажке большими буквами, и он ушел.